|
Юсупов некоторое время молчит, потом с сожалением смотрит на опустевший пакет, служивший походным столом, подхватывает грязными пальцами картофельную шелуху, сует в рот и продолжает рассказ. В Боровом Матюшино они со сторожем провели два дня, встретив за это время всего несколько человек: таких же бедолаг, мыкающихся без одежды, еды и информации. Наконец, Юсупов твердо решил пробираться в Казань. Сторож собрался идти с ним. Пошарив по домам, они обзавелись кое-какой одеждой, нарыли на заросших огородах выродившейся моркови, картошки, набрали яблок и с этим запасом тронулись в путь. У автобусной остановки возле сворота на Песчаные Ковали на них напали мародеры. Пятеро крепких мужиков с дубинками и ножами отняли у путников еду и одежду, а когда сторож начал возмущаться, без лишних слов убили его. – Я эта… в лес убежал, – повесив голову, рассказывает Юсупов. – Сиганул, значит, как сайгак. А то бы и меня… эта… тоже. Оставшись в одиночестве, голый – в одних очках – инженер сутки или около того блуждал по лесу, питаясь ягодами и сырыми лисичками, пока не вышел к окраине Казани, поселку Мирный. Оранжевый прорезиненный плащ и вьетнамки он нашел в одном из сараев. Юсупов решил было задержаться там, чтобы запастись продовольствием – у рачительных мирнинцев были большие огороды, – но его быстро вычислила и обстреляла из охотничьих ружей какая-то местная банда. – И что ведь главное, – обиженно трясет головой инженер, – даже эта… разговаривать не стали. Сразу из двух стволов – бах, бах! Не попали, правда. Да и ружья у них не сильно стреляли – больше шума. Я долго бежал, через железную дорогу, опять по лесу. Как раз к РКБ и вышел. А там… По словам Юсупова, весь больничный комплекс и окрестности тонули в каком-то золотистом свечении. – Это, типа, как туман, только не туман, а свет, – путано объясняет он. – Вблизи еще что-то видно, а дальше эта… вот как на лампочку смотришь, сощурившись – все расплывается, так и тут. – Фигня, блин, – недоверчиво говорит Хал. – Туман, свет… С голодухи, наверное, а, Очки? – Я пошел туда, – проигнорировав слова Хала, продолжает Юсупов. – Вблизи оно выглядит как эта… сетка такая, тюль или женский платок газовый, только прямо до неба и во все стороны уходит. Ну, как стена. Я смотрю – трава там, за нею, растет, деревья, птицы летают, пчелы, мухи. Ну, в общем, прошел я насквозь эту стену. Вроде ничего, нормально. Иду в сторону Фермы-2, дома там. И эта… нормальные дома, понимаете? Целые, без грязи, без мусора. Асфальт целый тоже, машины. Только людей нет совсем. Вижу – гараж большой, открытый. Ну и эта… зашел. Велосипед вот взял. И тут мне ка-ак по голове даст! Юсупов произносит последнюю фразу так, что все вздрагивают. Схватившись за голову, он частит, глотает слова: – Все закружилось, завертелось… Голоса какие-то, шум. Как будто эта… я посреди улицы стою. Дети смеются, машины едут. А вокруг на самом деле – ни-ко-го! Трава, деревья, дома. Я на велосипед вскочил – и ходу оттуда. Ехал, ехал… Вижу, вторая стена, такая же золотистая, только плотнее. А за ней как раз РКБ и новостройки. И там… – Он пучит глаза за стеклами очков, понижает голос до шепота и говорит: – Провода по синусоиде ходят, как живые… И эта… Земля дышит! Камни ползают… В общем, не помню, как я оттуда уехал. Вырвался, значит, за стену, в кусты закатился, упал и часа два лежал, пока голоса в башке не умолкли. Ну, а там ночь, кое-как пересидел и вот… сюда приехал. – Ну, и куда ты дальше думаешь? – спрашивает после некоторого молчания Ник. – В город. Эта… квартиру надо посмотреть – может, что ос shy;талось. – А родственники где? – Ну, эта… мать с отчимом в деревне живут, Карадуван, Балтасинский район. |
