-  Это точно?

    -  Сашенька, не забывайте, где я работала.

    -  Я помню.

    Такое не забывается. В молодые годы Варвара Кондратьевна была шифровальщицей, там-то её и заприметил наш генерал. Впрочем, в те времена он, кажется, ещё был капитаном.

    -  Убийство произошло за несколько минут до этого. Соседка поднималась по лестнице, услышала выстрел, - четко, словно докладывая, произносит бывшая сотрудница резидентуры.

    -  Понятно. Милицию вызывала она?

    -  Она. Бросилась вниз, и с поста позвонила в райотдел, - рассказывает Варвара Кондратьевна.

    -  Вниз?

    -  Конечно. Вы же знаете, дом у нас ведомственный. Внизу сидит сержант.

    -  Ага, то есть она отсекала стрелявшему путь к отступлению.

    -  Именно. Вскоре пришла я. Увидев, что Николай Михайлович убит, я позвонила Одинцову. В следственный отдел.

    -  Да, я знаю.

    -  Он прислал своего человека. Его зовут Стрельцов Андрей Игнатьевич. Очень приятный молодой человек. Вот вам, кстати, его телефоны: рабочий и домашний.

    Варвара Кондратьевна протянула мне листок бумаги, исписанный черной шариковой ручкой. Я не считаю себя светилом в области графологии, но человек, писавший на этом листе, явно обладал широкой душой. И, скорее всего, твердым характером.

    -  Он приехал практически одновременно с милицией…

    Я удивленно поглядел на свою собеседницу. Судя по тому, как близко находился дом Рыбакова от райотдела милиции, и как далеко от Генпрокуратуры, сотрудники внутренних органов должны были идти прогулочным шагом, а этот самый Стрельцов не иначе, как лететь на вертолете.

    -  Старший лейтенант милиции в присутствии понятых и представителя ФСБ осмотрел место происшествия и констатировал самоубийство.

    -  Гм. Это, в общем-то, не их дело. Здесь решает судмедэксперт. Странно, но в целом не выбивается из ряда странностей, которыми окружено наше дело. А что этот самый следователь?

    -  Он заявил, что располагает фактами, говорящими о том, что эта смерть самоубийством быть не может.

    -  Очень хорошо. И что это за факты?

    -  Я у него не спрашивала. Лучше вы это сделайте сами. Но одно я могу сказать точно: револьвера, из которого «застрелился» Николай Михайлович, в доме никогда не было.

    Да, это было именно так. Николай Михайлович Рыбаков был большим любителем и знатоком огнестрельного оружия. Его коллекция насчитывала несколько десятков стволов. Здесь были и американские кольты, и итальянские «Беретты», и чешские «ЧЗ», и красавец «Маузер» в деревянной кобуре. Был и наган, но другой модели. Старый, с вырезным окошечком на барабане. Много чего было в коллекции генерала Рыбакова. Пластиковый пистолет «Глок-17», короткоствольный «Вальтер», принадлежавший некогда Шелленбергу, и свой именной «Браунинг». Но револьвера, с помощью которого он якобы решил свести счеты с жизнью, там не было.

    -  Да. Мы это тоже заметили. Кстати, где сейчас этот револьвер?

    -  Генпрокуратура открыла дело, так что он приобщен в качестве улики.

    -  Понятно. А потом, стало быть, дело прикрыли…

    -  Увы. Одинцов перезванивал ко мне и сообщил, что таково решение генерального прокурора, - она грустно посмотрела на меня. - Несправедливо все это получилось.

    Можно подумать, что где-то и когда-то с разведчиками поступали справедливо.