Оставив Лизу с недовольным лицом, я прошел в дом, борясь с нахлынувшей апатией.

В одной из дальних комнат я приметил матушку, которая сидела, склонив голову над пряжей. Игла ловко порхала в ее натруженных руках, создавая причудливый узор. На ее лице застыло умиротворенное выражение безмятежности, столь чуждое той бурной жизни, что начала закручивать меня в свой водоворот.

Я застыл на пороге, жадно впитывая этот образ матери, погруженной в размеренный, давно знакомый труд. Сколько бессонных ночей провела она за этим же самым занятием в нашем скромном доме, когда отец был еще с нами? Теперь передо мной сидела хранительница того мира, давно ушедшего и безвозвратно потерянного.

Как же мне хотелось подойти, обнять ее. Но какая-то сила сковывала меня, не давая шагнуть вперед. Словно разверзлась пропасть между нашими мирами, и я не имел права потревожить матушку, чтобы не обрушить последний оплот тишины и покоя в ее жизни.

Я так и замер в дверях, боясь нарушить эту идиллию. Внезапно за моей спиной раздались шаги.

— А вот и ты!

Кирилл Андреевич выглядел как всегда властным и спокойным, в чем несомненно подрожал своему дяде.

— Рад видеть тебя в добром здравии, Николай.

Он проследил за моим взглядом и улыбнулся, словно прочитал мысли.

— Помни, Антоновы держат слово вне зависимости от сменившихся обстоятельств. Можешь быть уверен — твоей матушке ничего не угрожает. Пойдем, нам нужно обсудить кое-что важное.

Я кивнул и последовал за Кириллом Андреевичем в противоположное крыло особняка.

Кирилл Андреевич предложил мне присесть у огромного каминного очага. Сам же он опустился в кресло напротив, закинув ногу на ногу и барабаня пальцами по подлокотнику.

В его пристальном изучающем взгляде я не находил ни тревоги, ни злости. Напротив, лицо Василиска было самой невозмутимостью. Какое-то время он молчал, просто разглядывая меня, а затем произнес ровным тоном:

— Ты не донес Тайной Полиции о предстоящем нападении на шахту Бернадотов. Почему?

Я едва не вздрогнул от неожиданности. Значит, он все знал. Но вида не подал, скрывая смятение:

— У меня не было возможности связаться с полицией все произошло слишком быстро.

Кирилл кивнул, его брови чуть дрогнули:

— Ясно… Ну что ж, должен сказать, как бы то ни было — это весьма здравым решением с твоей стороны!

Его губы неожиданно расплылись в одобрительной улыбке.

— Узнай об этом Тайная полиция, и шахта была бы сейчас в ходу.

Я растерянно заморгал, выходит, Антоновы не против, если Бернадоты сдадут позиции.

Угадав мое состояние, Василиск вскинул успокаивающе ладонь:

— Знаю, все это выглядит крайне подозрительно. Но сейчас мы подошли к критическому моменту, от исхода которого зависит очень многое… В том числе судьба всего нашего Дома.

Он подался вперед, заглядывая мне в глаза с каким-то безумным напряжением:

— Скажи прямо, Николай. На чьей ты стороне?

Его вопрос повис в воздухе, налитый невыносимой тяжестью и бременем выбора.

На чьей же действительно я был стороне? Отступники, Антоновы, Тайная Полиция, да и внутри отступников все было не так просто. Каждый преследовал какие-то свои цели, а я повис между всеми ними.

Медленно, тщательно взвешивая каждое слово, я заговорил:

— С самого начала я на стороне своей семьи. Матери… — сделав паузу, все же добавил. — И отца. Дорогих мне людей. И я делаю все для их безопасности.

— Когда-то твой отец сказал мне одну очень важную вещь: у мастера масок не может быть сторон. Он не служит никому, кроме своего ремесла и собственного пути. Это было буквально за пару дней до того, как он пропал, представляешь?

На лице Василиска не дрогнул ни единый мускул.