|
Так вот, мы с Бродягой и охотились, не убивая, и со временем я осознал, что есть один енот, который заставляет нас вести более изнурительную погоню, чем остальные. Он знал все уловки, и много-много ночей Бродяга не мог загнать его на дерево. Мы гонялись за ним часто и помногу, как будто он наслаждался погоней так же, как и мы - матерый хитрюга, который использовал нас так же, как и мы его, смеясь все время над нами, играя с нами. Конечно, я им восхищался. Вынужденное восхищение достойным противником, играющим так же искусно, как вы, или еще искуснее. Но я начал также понемногу злиться. Он и в самом деле был слишком хорош, все время оставляя нас в дураках. В конце концов, я решил, что по отношению к нему, этому удивительному еноту, можно отказаться от своего правила не убивать. Если Бродяга сможет загнать его на дерево, то я убью его и докажу, раз и навсегда, кто лучше - он или мы. В тот год Бродяга много раз гонялся за ним в одиночку, и были ночи, когда с ним выходил и я. Это стало бесконечной игрой между нами. - Но отчего вы уверены, что это енот? Собака могла гоняться за кем-нибудь еще - за лисой, за волком... Эзра сказал жестко: - Бродяга никогда бы не стал охотиться ни на кого другого. Он - охотник на енотов, он происходит из древнего рода охотников на енотов. Я сказал Райле: - Эзра прав. Собака, которая охотится на енотов, может делать только это. Если она гоняется за кроликами и лисой, на енота она бесполезна. - Итак, вы никогда его не видели, - сказала Райла, - и не убили его. - Да нет, это было - то есть я имею в виду, что видел его. Однажды ночью, несколько лет назад. Бродяга загнал его под утро, часа в четыре или около того, и я наконец различил его очертания на фоне неба, в ветвях на верхушке дерева: он прижался к ветке в надежде, что его не заметят. Я поднял ружье, но из-за бега так тяжело дышал, что не мог как следует прицелиться. Дуло ходило по кругу. Поэтому я опустил ружье и подождал, пока дыхание успокоится, а он оставался там, за веткой. Он должно быть знал, что я тут, но не шевелился. Затем я опять поднял ружье. Мушка стояла твердо. Я положил палец на спуск, но не нажал. Должно быть, прошла минута. Он был в поле зрения, и мой палец был на спуске, готовый нажать, но я этого не сделал. Не знаю, что случилось. Мысленно возвращаясь в прошлое, я представляю себе, что думал обо всех ночах, когда мы гонялись за ним, и что все это исчезнет, стоит лишь спустить курок. И вместо уважаемого противника у меня будет лишь растерзанное тело, и никто из нас не сможет радоваться охоте. Не помню, думал ли я именно об этом, но должно быть, думал, а когда додумал мысль до конца, то опустил ружье. Когда это случилось, енот на дереве повернул голову и посмотрел на меня. И вот какая смешная вещь. Дерево было высоким, а животное сидело почти на макушке. Ночь была не совсем темной, небо светлело от приближающегося рассвета, но енот был слишком далеко, а ночь все еще была слишком темной, чтобы разглядеть его морду. И тем не менее, как только он повернул голову, я ее увидел. Это была не морда енота. Более всего она походила на кошачью, хотя и кошачьей она тоже не была. У животного были усы, как у кота, и даже с того расстояния, где я стоял, они были видны. Морда была круглой и еще - это ужасно трудно передать - казалось, она была из кости, вроде оголенного черепа. Глаза были большие, круглые, и не блестели как у совы. Я должен был ужаснуться, но этого не случилось. Я был удивлен, конечно, но не настолько, насколько мог бы. И все время был уверен, не признаваясь в этом даже себе, что тот, за кем мы устраивали погони, вовсе не был енотом. Затем он мне улыбнулся. |
