Изменить размер шрифта - +
Говорят, отведут его ночью на реку и тайно утопят. А кузнец -- ничего человек был...
       -- Как звали его? -- спросила мать.
       -- Кузнеца-то? Савел, а прозвище Евченко. Молодой еще, уж много понимал. Понимать-то, видно, -- запрещается! Придет, бывало, и говорит:

"Какая ваша жизнь, извозчики?" -- "Верно, говорим, жизнь хуже собачьей".
       -- Стой! -- сказала мать.
       Иван очнулся от толчка и тихо застонал.
       -- Развезло парня! -- заметил извозчик. -- Эх ты, водка -- водочка...
       С трудом переставляя ноги, качаясь всем телом, Иван шел по двору и говорил:
       -- Ничего, -- я могу...
      

    XIII
       Софья была уже дома, она встретила мать с папиросой в зубах, суетливая, возбужденная.
       Укладывая раненого на диван, она ловко развязывала его голову и распоряжалась, щуря глаза от дыма папиросы.
       -- Иван Данилович, привезли! Вы устали, Ниловна? Напугались, да? Ну, отдыхайте. Николай, Ниловне рюмку портвейна!
       Ошеломленная пережитым, тяжело дыша и ощущая в груди болезненное покалывание, мать бормотала:
       -- Вы обо мне не беспокойтесь...
       И всем существом своим трепетно просила внимания к себе, успокаивающей ласки.
       Из соседней комнаты вышли Николай, с перевязанной рукой, и доктор Иван Данилович, весь растрепанный, ощетинившийся, как еж. Он быстро

подошел к Ивану, наклонился над ним, говоря:
       -- Воды, больше воды, чистых полотняных тряпок, ваты! Мать двинулась в кухню, но Николай взял ее под руку левой рукой и ласково сказал,

уводя ее в столовую:
       -- Это не вам говорят, а Софье. Наволновались вы, милый человек, да?
       Мать встретила его пристальный, участливый взгляд и с рыданием, которого не могла удержать, воскликнула:
       -- Что это было, голубчик вы мой! Рубили, людей рубили!
       -- Я видел! -- подавая ей вино и кивнув головой, сказал Николай. -- Погорячились немного обе стороны. Но вы не беспокойтесь -- они били

плашмя, и серьезно ранен, кажется, только один. Его ударили на моих глазах, я его и вытащил из свалки...
       Лицо Николая и голос, тепло и свет в комнате успокаивали Власову. Благодарно взглянув на него, она спросила:
       -- Вас тоже ударили?
       -- Это я сам, кажется, неосторожно задел рукой за что-то и сорвал кожу. Пейте чай, -- холодно, а вы одеты легко...
       Она протянула руку к чашке, увидала, что пальцы ее покрыты пятнами запекшейся крови, невольным движением опустила руку на колени -- юбка

была влажная. Широко открыв глаза, подняв бровь, она искоса смотрела на свои пальцы, голова у нее кружилась и в сердце стучало:
       "Так вот и Пашу тоже, -- могут!"
       Вошел Иван Данилович в жилете, с засученными рукавами рубашки, и на молчаливый вопрос Николая сказал своим тонким голосом:
       -- На лице незначительная рана, а череп проломлен, хотя
       тоже не сильно, -- парень здоровый! Однако много потерял крови.
Быстрый переход