Изменить размер шрифта - +
Павел ласково улыбался, Андрей тоже, оскалив зубы, кивал

головой; в зале стало как-то светлее, проще от их улыбок, оживленных лиц и движения, внесенного ими в натянутое, чопорное молчание. Жирный блеск

золота на мундирах потускнел, стал мягче, веяние бодрой уверенности, дуновение живой силы коснулось сердца матери, будя его. И на скамьях сзади

нее, где до той поры люди подавленно ожидали, теперь тоже вырос ответный негромкий гул.
       -- Не трусят! -- услыхала она шепот Сизова, а с правой стороны тихо всхлипнула мать Самойлова.
       -- Тише! -- раздался суровый окрик.
       -- Предупреждаю... -- сказал старичок.
       Павел и Андрей сели рядом, вместе с ними на первой скамье сели Мазин, Самойлов и Гусевы. Андрей обрил себе бороду, усы у него отросли и

свешивались вниз, придавая его круглой голове сходство с головой кошки. Что-то новое появилось на его лице -- острое и едкое в складках рта,

темное в глазах. На верхней губе Мазина чернели две полоски, лицо стало полнее, Самойлов был такой же кудрявый, как и раньше, и так же широко

ухмылялся Иван Гусев.
       -- Эх, Федька, Федька! -- шептал Сизов, опустив голову.
       Мать слушала невнятные вопросы старичка, -- он спрашивал, не глядя на подсудимых, и голова его лежала на воротнике мундира неподвижно, --

слышала спокойные, короткие ответы сына. Ей казалось, что старший судья и все его товарищи не могут быть злыми, жестокими людьми. Внимательно

осматривая лица судей, она, пытаясь что-то предугадать, тихонько прислушивалась к росту новой надежды в своей груди.
       Фарфоровый человек безучастно читал бумагу, его ровный голос наполнял зал скукой, и люди, облитые ею, сидели неподвижно, как бы оцепенев.

Четверо адвокатов тихо, но оживленно разговаривали с подсудимыми, все они двигались сильно, быстро и напоминали собой больших черных птиц.
       По одну сторону старичка наполнял кресло своим телом толстый, пухлый судья с маленькими, заплывшими глазами, по другую -- сутулый, с

рыжеватыми усами на бледном лице. Он устало откинул голову на спинку стула и, полуприкрыв глаза, о чем-то думал. У прокурора лицо было тоже

утомленное, скучное.
       Сзади судей сидел, задумчиво поглаживая щеку, городской голова, полный, солидный мужчина; предводитель дворянства, седой, большебородый и

краснолицый человек, с большими, добрыми глазами; волостной старшина в поддевке, с огромным животом, который, видимо, конфузил его -- он все

старался прикрыть его полой поддевки, а она сползала.
       -- Здесь нет преступников, нет судей, -- раздался твердый голос Павла, -- здесь только пленные и победители...
       Стало тихо, несколько секунд ухо матери слышало только тонкий, торопливый скрип пера по бумаге и биение своего сердца.
       И старший судья тоже как будто прислушивался к чему-то, ждал. Его товарищи пошевелились. Тогда он сказал:
       -- М-да, Андрей Находка! Признаете вы... Андрей медленно приподнялся, выпрямился и, дергая себя за усы, исподлобья смотрел на старичка.
       -- Да в чем же я могу признать себя виновным? -- певуче и неторопливо, как всегда, заговорил хохол, пожав плечами. -- Я не убил, не украл,

я просто не согласен с таким порядком жизни, в котором люди принуждены грабить и убивать друг друга...
       -- Отвечайте короче, -- с усилием, но внятно сказал старик.
Быстрый переход