Изменить размер шрифта - +
Поэтому Миронович обвинялся в убийстве, Семёнова — в не предотвращении убийства, а Безак — в недонесении об убийстве. Помимо этого, Семенова и Безак обвинялись в кражах и укрывательстве краденого. Последний довесок представлялся весьма странным, поскольку получение вещей из кассы Мироновича в качестве платы за молчание юридически некорректно было считать кражей.

У каждого из обвиняемых был свой адвокат, а то и не один. Мироновича защищали Н. П. Карабчевский и В. Ф. Леонтьев, Семёнову — С. П. Марголин, Безака — Л. А. Базунов. Это были достаточно известные юристы. Участие их в этом деле определялось не столько весомостью гонорара (откровенно говоря, с Семёновой и Безака нечего было взять), сколько громкостью и скандальной известностью дела. Успешная защита на таком процессе могла косвенно принести большие дивиденды адвокату в виде всеобщей известности и укрепления деловой репутации. Впрочем, даже проигрыш был не особенно страшен, поскольку процесс сам по себе был прекрасной рекламной кампанией.

Алексей Иванович появился в здании Петербургского окружного суда за десять минут до начала заседания и обнаружил, что зал уже битком набит, что только подтвердило необыкновенный ажиотаж вокруг процесса.

Ввели обвиняемых. Миронович выглядел заметно похудевшим, как-то враз постаревшим, но держал себя со сдержанным достоинством. Семёнова была в черном, наглухо застегнутом платье, с гладко подобранными волосами, глядела вокруг строго-вызывающе. Безак держался от нее обособленно, ни разу не посмотрел в сторону бывшей любовницы. Он был весь как-то по-особенному подобран и прям. Алексей Иванович с интересом рассматривал этого «сердцееда» и ничего примечательного, действительно сильного и выдающегося, не находил в его весьма заурядном облике.

Необходимая процедура рассмотрения кандидатур присяжных протекала чинно, вяло и заняла приличное количество времени. После выбора присяжных и назначения запасных членов жюри, на случай заболевания кого-то из основного состава, суд занялся установлением личностей обвиняемых. Тут всё прошло быстро, как говорится, без сучка. Далее суд приступил к заслушиванию списка заявленных сторонами свидетелей и экспертов и выяснению вопроса, является ли неявка некоторых из них уважительной и не влечет ли оная неявка невозможность приступить к рассмотрению дела по существу. Список получился огромным — почти девяносто фамилий.

Его обсуждение грозило затянуться надолго. Алексей Иванович, прекрасно знавший обрядность уголовного судопроизводства и неотвратимую последовательность его действий, первые часы процесса пребывал в состоянии полудремы.

Удача, видимо, сопутствовала новому суду, и товарищ прокурора Дыновский начал зачитывать длинное обвинительное заключение еще до первого перерыва. Читал он очень быстро, невнятно, голосом монотонным и невыразительным. Чтобы понимать все, произносимое обвинителем, требовалось слушать его с максимальным вниманием. Едва Дыновский приступил к чтению, в зале воцарилась напряженная тишина, нарушаемая лишь звуком скрипевших стальными перьями секретарей.

По прочтении примерно половины текста обвинительного заключения утреннее заседание было прервано и объявлен перерыв до половины третьего часа пополудни.

Вечернее заседание началось с продолжения чтения обвинительного акта помощником прокурора. Затем начался вызов и заслушивание свидетелей обвинения.

Наиболее интересными в череде допрошенных оказались показания дворников дома № 57. Они добросовестно признались, что в момент убийства были пьяны, но этот момент обвинение постаралось обратить себе на пользу, сделав это поистине с грацией слона в посудной лавке. Обвинитель, допрашивавший Мейкулло и выслушавший его рассказ о попойке, многозначительно заявил:

— Если и нет прямых свидетельств того, что Миронович уходил из кассы очень поздно, то теперь мы видим, что возможность уйти незамеченным у него была!

Карабчевский тут же заявил протест, принятый судом.

Быстрый переход