Это была вещь, которую не стыдно было продемонстрировать и в высшем обществе: крокодиловой кожи, с изящными латунными уголками, множеством хитрых отделений, другими словами — это было достойное хранилище больших денег.
Дворники зачарованно смотрели на это чудо в руках визитера и на то, как в его руках появилась пятирублевая ассигнация. Зажав ее между пальцами, Шумилов обратился к Щёткину:
— Ну что, Анисим, может, пошлем Варфоломея за штофом и фунтом севрюжки?
— Тык я метнусь! — Варфоломей даже подскочил с места, демонстрируя готовность мчаться бегом.
— Хватит! — Щеткин досадливо хлопнул ладонью по столу. — Попили ужо! Не будет водки…
Варфоломей упал на стул и с такой болью в глазах посмотрел на старшего дворника, что без всяких слов можно было прочитать крайнюю степень душевного страдания, пережитого им в эту минуту.
— Даже Господь Бог на седьмой день… — начал было он, но Анисим резко его осадил:
— Чего-о?!
Варфоломей замолчал. Для Шумилова так и осталось загадкой, как именно младший дворник намревался приплести библейскую историю о сотворнии мира к собственному намерению попить водки за счет «репортера».
Отказ Щеткина от совместного возлияния несколько расстроил планы Шумилова, но не очень сильно, поскольку у того в запасе имелся альтернативный вариант соблазнения слабых духом.
— Вот что, братцы, я спаивать никого не собираюсь. Работа есть работа, я же все понимаю, чай, сам на работе нахожусь! Газета наша солидная, уважаемая, выплачивает гонорары героям очерков. Если вы поможете мне составить очерк, то получите гонорар как соавторы, — проговорил Шумилов, не убирая с глаз деньги и портмоне.
— Интересуюсь я, а велик ли гонорар? — спросил Варфоломей.
— Да по десяти рублей каждому, кого я назову соавтором.
Мейкулло и Щеткин обменялись быстрыми взглядами.
— Мы на вопросы завсегда готовы ответить. Греха тут нет, — сказал старший дворник. — Только меня в ночь убийства не было. А так, что ж, спрашивайте.
Шумилов начал дотошно расспрашивать дворников о взаимоотношениях погибшей девочки с окружающими, о событиях последнего вечера её жизни.
Наблюдая за поведением своих собеседников, он не почувствовал в их ответах натяжек или фальши и решил, что они не лукавят. Поэтому Шумилов перешел к главным вопросам.
— А что, братцы, ведь признайтесь, мебель-то в задней комнате вы переставляли… — словно о чем-то само собой разумеющемся, сказал он.
— Нет, нет, что вы! — дворники замахали руками, но то, как скользнул под стол взгляд сидевшего напротив Варфоломея, заставило сердце Шумилова ёкнуть: «Темнит, шельмец».
— Ну ладно, — легко согласился «репортер». — А вот что там за история была с дамой в пролётке?
— А вы откель знаете? — неожиданно насторожился Варфоломей. — Я никому, кроме помощника пристава, об этом не говорил.
— От Александра Францевича Сакса, судебного следователя, — невозмутимо объяснил Шумилов. — Это мой хороший товарищ, мы с ним в университете вместе учились, я только старше курсом и на другом факультете.
Самое забавное состояло в том, что Шумилов, хотя и не учился в университете (он закончил училище правоведения), действительно хорошо знал Сакса, впрочем, как и тот его. Так что, войди судебный следователь в эту минуту в дворницкую, поприветствовал бы Шумилова как старого доброго приятеля.
— А-а, — покивал озадаченно головой Варфоломей. — Я это видел. |