— А потом?

— Ну, села обратно и уехала.

— Ничего Сарре эта женщина не передавала? Не забирала из ее рук? — уточнил Шумилов.

— Нет, ничего такого.

— Пойдём, покажешь, — предложил Шумилов, и Варфоломей с готовностью соскочил со своего места.

Прямо со двора, через небольшую дверь они попали в парадный подъезд, имевший, как и большинство своих питерских собратьев, два хода — на улицу и во двор. Пройдя через площадку, Шумилов и Мейкулло встали между двойными дубовыми дверями, через которые можно было выйти на Невский проспект. Сквозь большие, украшенные изящной гравировкой стёкла открывался прекрасный вид на центральную магистраль города.

— Вот тут я стоял, — объяснил дворник, сопровождая рассказ энергичной жестикуляцией. — Сарра, значит, мимо меня шмыгнула и прошла шагов пятьдесят к углу. Вот там, с угла она перешла Невский. Пролётка проехала мимо, остановилась вон там.

— Значит, ехала от Знаменской площади к Дворцовой, — подытожил Шумилов. — И ты хорошо мог видеть извозчика.

— Ну да… Но только не видел. Истинный крест, не смотрел я на него. Выпимши, не то чтобы очень, но… хорошо выпимши. Ну, чё мне на возницу смотреть, правда?

— Но что-то же ты заметил? Какой масти была лошадь запряжена? Пролетка, может, была чем-то украшена? Извозчики любят ленты вплетать в гривы… Что-нибудь такое запомнилось?

— У него, смешно сказать… — Варфоломей запнулся. — Сидушка под кучером была обита серебряным таким позументом с кистями. Вот это я запомнил.

— А чего тут смешного? — не понял Шумилов.

— Да чисто катафалк — там всё черное обивают такой вот хренью с кистями.

— Ясно, — Шумилов подивился ассоциативному мышлению младшего дворника. — А что про женщину скажешь?

— Ну, не запомнил я её. Сам ужо пытался вспомнить — ничего не выходит. Просто пятно серое какое-то. Запомнил только, что на лице ее вуалька была, а в руке дурацкий такой желтый зонтик от солнца. Вот только зонт и помню, честное слово. Сарру, покойницу, ясно помню, а вот эту женщину… ну, хоть убей!

— А возница какой был: пожилой или молодой?

— Да бес его знает. Не то чтобы молодой, не то чтобы старый, лет тридцать пять, может быть. Борода лопатой, дык она у всех у них лопатой. Зипун… да обычный зипун, темный такой, за лошадьми ходить. Это ж только у господ слуги в белые ливреи обряжаются, правда? Говорю ж, совсем не запомнил.

Шумилов помолчал немного, оглянулся по сторонам, нет ли кого рядом. Убедившись, что они одни, сказал негромко:

— Ну, а с мебелью в кассе Мироновича, признавайся, Варфоломей, твоя работа? Ты переставил? Да ты не бойся, братец, никто от меня ничего не узнает!

Варфоломей вздохнул и с тоской в голосе пробормотал:

— Истинный крест, не я мебель двигал. Но знаю, кто.

— Другой дворник, — закончил его мысль Шуми-

лов. — Правильно я говорю?

— Так точно-с, господин репортер.