Смелая потому, что похищение советского офицера в его собственной
стране сопряжено с отчаянным риском, а безрассудная потому, что нельзя же
мерить советских людей на свой, капиталистический аршин...
И несмотря на всю невероятность такого случая, я почти утвердился в
подобном предположении. Да, меня похитили, говорил я себе; эта женщина не
намеревалась меня убить, она только хотела лишить меня возможности
сопротивляться... И затем я сам себя спрашивал: где же я нахожусь? У немцев?
Да, вероятнее всего, что у немцев. Но на что они рассчитывают? Никогда и
ничего они от меня не узнают, в этом я не сомневался. Но почему в таком
случае я Август Берзинь? Если им нужно было меня похитить, так именно
потому, что я майор Макаров, штабной советский офицер, а не неизвестный мне
самому какой-то господин Берзинь! И почему мне нельзя говорить по-русски?
Почему эта женщина ведет себя так, точно пытается меня от кого-то или от
чего-то укрыть? Наконец, на что намекает этот долговязый немецкий профессор
своими английскими фразами?
Я решительно терялся в своих предположениях. Во всяком случае, ясно
было одно: я нахожусь не в своем, не в советском госпитале.
В течение дня в палату не раз заходили санитары и медицинские сестры,
оказывали мне разные услуги, приносили еду, интересовались, не нужно ли мне
чего. Большинство из них обращалось ко мне по-немецки, некоторые говорили
по-латышски. Но я, памятуя данный мне утром совет, отвечал на все вопросы
только легкими движениями головы.
Под вечер ко мне зашла моя незнакомка. Она села возле койки, слегка
улыбнулась и погладила мою руку. Она заговорила со мной по-английски и
шепотом, так что, если за дверью и подслушивали, никто ничего бы не
разобрал.
- Терпение, прежде всего терпение, и вы все узнаете, - мягко, но
настойчиво сказала она. - Пока что вы Август Берзинь, вы говорите
по-немецки, по-английски, по-латышски, и только по-русски вам не следует
говорить, вы вообще должны забыть о том, что вы русский. Позже я вам все
объясню.
Я принялся ее расспрашивать, но мало что узнал из ее ответов.
- Где я?
- В немецком госпитале.
- А что все это значит?
- Узнаете.
- А сами вы кто?
Она усмехнулась.
- Не помните? Я уже вам говорила. - Подумала и добавила: - Полностью
меня зовут Софья Викентьевна Янковская, и мы давно с вами знакомы, это вы
должны помнить. - Она встала и заговорщически приложила палец к своим губам.
- Поправляйтесь, помните мои советы, и все будет хорошо.
Она ушла и не показывалась целых два дня, в течение которых меня мучили
всякого рода догадки и предположения, пока наконец, прислушиваясь к
разговорам окружающих и тщательно взвешивая каждое услышанное слово, я не
догадался о том, что произошло. |