|
Она, как и другие, была в белом халате, и голова ее была повязана белой косынкой. Не знаю уж, в качестве кого выступала она здесь, но вела она себя среди всех этих медиков совершенно свободно. Она указала на меня. - Это, господин профессор, ваше достижение... Она отлично говорила по-немецки, и я хорошо ее понимал. Старик, которого все называли профессором, снисходительно улыбнулся - не знаю, тому ли, что он действительно чего-то достиг, или просто женщине, одарившей его таким комплиментом. - Да, в этом случае, - как бы отщелкал своим сухим языком профессор, - все идет отлично. - Он очнулся сегодня утром, - продолжала незнакомка. - Пытался разговаривать, но я остановила, он еще слаб, и будет лучше... - О, вы отличная сиделка! - похвалил ее профессор с любезной улыбкой, с какой не обращался ни к кому из присутствующих. - Будем надеяться, что под вашим наблюдением ничто не помешает господину... господину... Профессор запнулся. - Господину Августу Берзиню, - торопливо подсказала незнакомка. - Вы же знаете... - Господину Августу Берзиню... - аккуратно повторил профессор и многозначительно ей кивнул. - Никакие силы не помешают ему скоро стать на ноги. Он склонился ко мне, оттянул мои нижние веки и посмотрел мне в глаза. - Молодость! - добавил он с добродушной снисходительностью. - Будь у него явления склероза, я бы не дал за его жизнь и пфеннига. С некоторой даже доброжелательностью он притронулся к моему плечу своими длинными осторожными пальцами. - Вы - я это читаю в ваших глазах - и не собирались умирать, - неожиданно произнес он по-английски и вдруг процитировал Шекспира: "Трусы умирают в своей жизни много раз, а храбрый человек умирает только однажды". Это была похвала, я не понял, почему он отнес ее ко мне, но в данную минуту меня гораздо больше интересовало, что происходит со мной и где я нахожусь. Затем профессор повернулся и журавлиной походкой, не сгибая ног в коленях, пошел прочь из палаты. Все, в том числе и моя незнакомка, гуськом потянулись за ним. Я опять остался один и подумал: не брежу ли я? Почему меня, Андрея Семеновича Макарова, называют Августом Берзинем? Каким это образом я превратился в латыша? Почему меня лечат врачи, говорящие на немецком языке? Где я нахожусь? Почему за мной ухаживает женщина, которая пыталась меня убить? Все эти и еще десятки других вопросов возникали в моем сознании, но я не находил на них ответа. Я ломал себе голову, и наконец меня осенило: я похищен! Да, такое предположение было весьма вероятно... Офицер моего положения знает, конечно, очень много: сведения, которыми я обладал, не могут не интересовать генеральные штабы иностранных держав; чья-нибудь отчаянно смелая и безрассудная разведка могла пойти на подобную авантюру. |
