Адам обернулся на занятый южанами косогор и, опять повернувшись к Старбаку, произнёс:

— До свидания, Нат.

Подняв над головой флаг, он перебрался через корягу. Увязая по колено в тягучем иле и потеряв туфли на первых же шагах, тяжело побрёл к противоположному берегу. Он слегка прихрамывал из-за полученного под Манассасом ранения. Хромота стала заметнее, когда он, одолев ручей, стал карабкаться на вражеский склон.

— Рехнулся парень. — спокойно подытожил Труслоу.

— Чёртов святой болван! — горестно простонал Старбак. Наплевав на осторожность, он вскочил в полный рост и закричал, — Адам! Адам! Вернись!

Адам покачал флагом в знак того, что слышит, но не обернулся. Он шёл и шёл вверх, пока его не скрыли деревья у гребня. И тогда словно пали чары, на которых держалось зыбкое перемирие последних минут. Зазвучали приказы открыть огонь, и Старбак успел нырнуть в укрытие за доли секунды до того, как тишину разорвали выстрелы. Дым вновь затянул деревья, тела мёртвых солдат и вязкие берега ручья с пятнами стоялой воды в траве.

Взяв Библию, Натаниэль начал листать её в поисках отмеченного Адамом места. Под свист пуль Натаниэль пролистал Паралипоменон, Псалмы, Песнь песней Соломона и, наконец, нашёл то, что искал, — в 65 главе Книги пророка Исайи был обведён карандашом 12 стих: «Я вас звал, и вы не отвечали; говорил, и вы не слушали, но делали злое в очах Моих и избирали то, что неугодно Мне.» Старбак перечитал стих несколько раз и закрыл Библию, испытывая полную опустошённость.

— В чём дело? — поинтересовался Труслоу, заметив, как изменился в лице его командир.

— Ни в чём. — коротко бросил Натаниэль, запихивая Библию в нагрудный карман мундира.

Туда же он всунул пачку писем Джулии, надел куртку, застегнулся, натянул через плечо скатку шинели, повторил:

— Ни в чём…

Проверив, не забыл ли установить капсюль, Натаниэль хищно проговорил:

— Пойдём, убьём парочку янки.

И вздрогнул, потому что долина буквально взорвалась ружейной и орудийной пальбой. С занятого конфедератами склона гребня накатывал рвущий нервы боевой клич южан, — это вступила в дело чуть левее арканзасцев Хаксолла свежая пахотная бригада. День клонился к вечеру, и в сгустившихся тенях вспышки выстрелов походили на огненные штыки, появляющиеся и исчезающие у дульных срезов. Артиллерия южан осыпала северян шрапнелью, и зелень травы пятналась кровью. А через гребень косогора южан перекатывалась бесконечная лавина солдат в сером и коричневом, что рвались вперёд, к врагу, не обращая внимания на потери и заражая своей решимостью забившихся в щели, залёгших в укрытия бойцов других батальонов.

Старбака проняло тоже. Он встал:

— Рота «К», за мной! В атаку!

Какой смысл был беречься, делая злое в очах Господа и избрав раз и навсегда то, что неугодно Ему. Старбак был проклят на веки вечные, а потому вскинул голову и закричал. Это был не боевой клич, а тоскливый крик человека, душе которого нет спасения. С трудом выдирая из ила ноги, он пересёк ручей и принялся карабкаться по склону. Сидящий в ближайшем окопе янки целился в кого-то, а спустя миг уже обмяк, сражённый шальной пулей. Его сосед вылез из ячейки и спасал свою жизнь. Старбак вскинул было винтовку к плечу, но не выстрелил, остановленный неожиданной мыслью: всё, как у Боллз-Блеф, с той лишь разницей, что там северяне драпали сверху вниз, а не снизу вверх.

— Вперёд! — заорал он, — Бей ублюдков! Вперёд!

Цепляясь за колючие кусты ежевики и торчащие из земли корни, Натаниэль поднимался по косогору мимо брошенных стрелковых ячеек. Краем глаза уловив движение сбоку, повернулся и уткнулся взглядом в чёрный зрачок дула нацеленной на него винтовки.