Именно это они и постараются доказать судье, когда настанет время судебного процесса… в зависимости от того, что у субъекта в правой руке. В его досье, присланном из КГБ, говорилось, что он праворукий. Похоже, что так и было на самом деле. Субъект действовал настолько искусно, что проследить за его действиями почти невозможно, но всё‑таки наблюдатели успели заметить движение. Правая рука отпустила газету, опустилась в правый карман, достала что‑то металлическое. На мгновение рука замерла, пока он переворачивал страницы газеты – мелькание газетных страниц являлось отличным отвлекающим жестом для всех, кто мог следить за ним, поскольку человеческий глаз всегда притягивается к движениям, – и тут правая рука скользнула вниз, прикрепила металлический контейнер к магнитной пластинке и сразу вернулась к газете. Все было проделано одним плавным движением и настолько быстро, что казалось почти невидимым. «Именно почти», – подумал Ефремов. Он ловил шпионов и раньше – их было четверо, этим и объяснялось его быстрое продвижение по служебной лестнице, – и всякий раз он испытывал волнение, потому что охотился и ловил почти неуловимую дичь. «Почти», – снова подумал Ефремов. А сейчас перед ним был шпион, подготовленный в русской школе, самый неуловимый из всех. Раньше ему ни разу не удавалось поймать одного из таких, и сейчас он испытывал нервное возбуждение не только потому, что ловил шпиона, но и предателя… «Может быть, даже предателя, виновного в убийстве?» – подумал Ефремов. Это будет первый столь значительный успех в его карьере. Ещё никогда в своей профессиональной деятельности ему не удавалось заниматься расследованием шпионажа, связанного с таким серьёзным нарушением закона. Нет, разведывательная операция заключалась в передаче информации, что было опасным уже само по себе. Но убийство, сопутствующее шпионажу, влекло за собой дополнительную опасность и было явно не по вкусу опытному шпиону. Из‑за этого возникал шум, как говорилось на их жаргоне, а шпион старался избегать шума вроде вора‑домушника и по тем же мотивам.
– Вызови Провалова, – приказал Ефремов своему подчинённому. Для этого существовало две причины. Первая заключалась в том, что он был в долгу перед капитаном милиции, который представил ему как предмет расследования, так и самого субъекта. Второе, гражданский коп мог знать что‑то полезное для его расследования. Они продолжали следить за Суворовым/Коневым ещё десять минут. Наконец субъект встал и вернулся к автомобилю, чтобы ехать обратно в свою квартиру. По пути за ним будут следовать постоянно меняющиеся машины наблюдения. Когда прошло ещё пятнадцать минут, один из людей Ефремова пересёк улицу и достал контейнер из‑под скамейки. Он снова был заперт. Это означало, что содержание является ещё более важным. Придётся обойти предохранительное устройство, чтобы не допустить уничтожения содержимого, но сотрудники ФСБ хорошо владели этим искусством, и ключ к замку контейнера был уже наготове. Это подтвердилось через двадцать минут, когда открылась крышка контейнера и листки бумаги были извлечены, развёрнуты, сфотографированы, снова свёрнуты, точно как раньше, уложены внутрь контейнера и, наконец, заперты в контейнер, который немедленно отвезли обратно и поместили на прежнее место под скамейку.
В здании ФСБ группа дешифровальщиков ввела донесение в компьютер, куда уже был введён шифр одноразового блокнота. После этого потребовалось всего несколько секунд, в течение которых компьютер проделал несложную операцию, напоминающую наложение документа на шаблон. Проявившийся текст был написан, к счастью, на русском языке. Содержание донесения потрясло присутствующих.
– Твою мать! – выдохнул техник, произнеся одно из самых отвратительных русских ругательств. Затем он передал лист бумаги одному из инспекторов, реакция которого мало отличалась от первой. Инспектор подошёл к телефону и набрал номер Ефремова. |