Изменить размер шрифта - +

     - Нет, ничего определенного.
     - Мне нужно вернуться на улицу Ульм.
     Мегрэ проводил его до лестницы.
     - Еще раз спасибо.
     Он походил немного по широкому коридору, заложив руки за спину, попыхивая трубкой, и в конце концов зашел в кабинет инспекторов. Жанвье сидел там и, похоже, чего-то ждал.
     - Аббат прибыл?
     - Уже давно.
     - И каков он из себя?
     Жанвье ответил с довольно горькой иронией:
     - Самый старый из всех!

Глава 8

     - Позвони Люка.
     - На улицу Сен-Доминик?
     - Да. Я послал его сменить Лапуэнта.
     Мегрэ начинал терять терпение. В соседнем кабинете продолжалась тихая беседа: даже если подойти к самой двери, можно было расслышать лишь невнятное бормотание, как возле настоящей исповедальни.
     - Люка?.. У тебя все спокойно?.. Только журналисты звонят?.. По-прежнему отвечай им, что ничего нового нет... Что?.. Нет! Она не заговорила... Да, она у меня в кабинете, но не со мной и не с другим полицейским... со священником.
     Через минуту позвонил судебный следователь, и Мегрэ повторил ему почти то же самое:
     - Я не оказываю давление, будьте спокойны. Наоборот...
     Он не мог припомнить, чтобы когда-нибудь в своей жизни обращался с кем-то так бережно, с таким терпением. Английская статья, которую прочел ему Пардон, то и дело приходила на ум и вызывала ироническую улыбку.
     Автор статьи в "Ланцете" ошибся. В конечном итоге не учитель, не романист, даже не полицейский оказался в состоянии решить проблему Жакетты, а восьмидесятилетний аббат.
     - Давно они там?
     - Двадцать пять минут.
     Он даже не мог утешить себя кружкой пива, потому что поднос остался в кабинете. К тому же и пиво, наверное, уже теплое. Оно и без того отнюдь не было ледяным. Возникло искушение спуститься в пивную "У дофины", но он так и не решился отойти.
     Он чувствовал, что решение загадки - под рукой, тщился найти его, чисто по-человечески, а не как комиссар уголовной полиции, которому поручено обнаружить преступника.
     Потому что это расследование лично затронуло его, всколыхнуло давние детские воспоминания.
     Может быть, это навредило делу? Если Сент-Илер десятки лет был послом, если его платоническая любовь к Изабель длилась около пятидесяти лет, то он, Мегрэ, двадцать пять лет проработал в уголовной полиции и лишь накануне был уверен, что любые образчики человеческой породы прошли перед ним.
     Он не мнил себя сверхчеловеком, не считал себя непогрешимым. Наоборот: всякое расследование, даже самое простое, он начинал с каким-то смирением.
     Он не доверял видимости, не делал поспешных выводов. Он терпеливо старался понять, зная, что самые очевидные мотивы, как правило, не относятся к сути дела.
     Если он и невысоко ставил людей и их возможности, то все же продолжал верить в человека.
     Он искал в людях слабые места. А когда находил их и надавливал пальцем, не праздновал победу, а ощущал какую-то тоску.
     Но с недавнего времени Мегрэ потерял почву под ногами, ибо без всякой подготовки столкнулся лицом к лицу с людьми, о существовании которых и не подозревал. Их манеры, слова и поступки были ему чужды, и он тщетно пытался как-то классифицировать их.
Быстрый переход