|
И все же... Господи, как трудно это объяснить! Джоаким был неуравновешен, вот что. Сегодня очарователен, обаятелен, приветлив, а завтра и слова не вымолвит. По-моему, он был слишком горд и страдал от того, что очутился в таком положении. А Джозеф, наоборот, принимал все с улыбкой. Опять я выражаюсь не совсем точно. Улыбался-то он не часто. - Он был меланхолик? - О, нет! Он вел себя прилично, корректно, делал все, что нужно, но и только. Если бы ему предложили помочь машинисту сцены или сесть суфлером, он согласился бы, а вот тот, другой, начал бы хорохориться. Это я и хотела сказать. И все-таки мне больше нравился Джоаким, даже когда он бывал резок. - Благодарю вас. - Не угодно ли чаю? А может, хотите, чтобы я попыталась помочь вам? Последнюю фразу она произнесла с какой-то странной застенчивостью, и Мегрэ не сразу понял. - Я могла бы попытаться воспользоваться своими способностями. Только тут Мегрэ вспомнил, что находится у ясновидящей, и милосердие требовало, чтобы он не разочаровывал ее и согласился. Но нет! У него не хватило мужества глядеть на ее кривлянье и слышать, как она голосом умирающей задает вопросы покойному Робсону. - Я приду в другой раз, сударыня. Не сердитесь, но сегодня у меня нет времени. - О, я понимаю! - Да нет... Стоп! Он запутался. Он был страшно огорчен, что пришлось обидеть ее, но ничего не мог с собой поделать. - Надеюсь, вы отыщете своего брата. Ага! Внизу, напротив дома Люсиль, стоял человек, которого он, входя в подъезд, не заметил. Человек этот пристально его разглядывал. Конечно, это один из детективов Льюиса. Неужели он еще здесь нужен? Мегрэ снова отправился на Бродвей. Это был его «порт приписки», и он уже начал там ориентироваться. Но почему он прямиком проследовал в «Данки-бар»? Во-первых, ему надо было позвонить по телефону. Но главное, он без всяких видимых причин захотел снова увидеть журналиста со скрипучим голосом, причем зная, что в этот час журналист уже пьян. - Здравствуйте, господин Мегрэт. Парсон был не один. Он сидел в окружении нескольких типов и смешил их своими шуточками. - Не желаете ли выпить с нами шотландского виски? - продолжал он по-французски. - Хотя во Франции его не любят. А может, хотите коньячку, господин комиссар уголовной полиции в отставке? Он паясничал. Был уверен, что привлекает внимание всего бара, хотя на самом деле на него мало кто смотрел. - Правда, Франция прекрасная страна? Мегрэ подумал, решил, что позвонит попозже, и оперся на стойку рядом с Парсоном: - А вы были во Франции? - Два года прожил. - В Париже? - Да, в веселом Париже... И в Лилле, и в Марселе, и в Ницце... Лазурный берег, так ведь? Он бросал фразы со злостью, как будто каждое его слово имело понятный ему одному смысл. Если Декстер во хмелю был грустным, то Парсон принадлежал к числу людей, которые, напившись, становятся злобными, агрессивными. Парсон знал, что он худ, некрасив, нечистоплотен, что его презирают, а то и ненавидят, и злился на все человечество, которое в настоящий момент воплощалось в безмятежном Мегрэ, а тот смотрел на него большими, ничего не выражающими глазами, как смотрят на муху, потревоженную грозой. |
