|
Там она уже примелькалась. Хозяйка чересчур болтлива: имела неприятности из за несовершеннолетних, а теперь хочет нас задобрить. Так вот, несколько недель назад Арлетта пришла туда днем в сопровождении невысокого широкоплечего мужчины с сединой на висках. – Хозяйка его знает? – Лицо, говорит, ей знакомо, а кто он, увы, не знает, но утверждает, что мужчина – точно из квартала. В номере они находились до десяти вечера. Хозяйку это удивило, потому что Арлетта никогда не появлялась ни днем, ни вечером, а главное, всегда быстро уходила. – Достань фотографию Фреда Альфонси и покажи ей. Жанвье – он не знал хозяина «Пикреттс» – нахмурился. – Если это он, Арлетта встречалась с ним и в других местах. Постойте ка, я посмотрю список. В гостинице «Лепик» на улице Лепик. Есть там у них одноногий – он коротает ночи за чтением романов, утверждая, что не может спать из за болей в ноге. Я переговорил с ним. Он узнал девушку. Арлетта неоднократно приходила туда, несколько раз с мужчиной, которого он частенько встречает на рынке. Лепик, правда имени его не знает. Маленький, коренастый, он обычно в конце дня делал покупки в ближайших лавках и даже не пристегивал воротничок. Похож, не правда ли? – Пожалуй. Надо бы повторить все сначала, но уже с фотографией Альфонси. Одна есть в деле, но слишком старая. – Может, попросить у него самого? – Возьми у него удостоверение личности, как бы для проверки, и пересними фотографию. Вошел рассыльный, доложил, что какая то дама хочет поговорить с Мегрэ. – Пусть подождет, я скоро. Жанвье продолжал: – Маркусси разбирает почту. По делу Арлетты много писем. Сегодня утром звонили раз двадцать. Проверяем, но, кажется, ничего серьезного. – Об Оскаре спрашивал? – Да. Его не знают или же называют Оскаров из квартала, совсем не тех, что надо. – Позови Лапуэнта. Лапуэнт был взволнован. Он знал, что речь шла об Арлетте, и мучился вопросом: почему, против обыкновения, ему не разрешили присутствовать при разговоре? Он посмотрел на комиссара вопрошающим, пронизанным болью взглядом. – Садись, малыш. Никаких новостей нет, я сказал бы тебе. Со вчерашнего дня мы ничуть не продвинулись. – Вы были там ночью? – Да, на том же самом месте, где несколько раньше сидел ты. Кстати, она тебе никогда не рассказывала о своей семье? – Я знаю только одно: она сбежала из дому. – Почему? – Сказала, что ненавидит лицемерие: в детстве ей все время казалось, что она задыхается. – Если честно – она любезничала с тобой? – Что вы имеете в виду? – Она считала тебя другом, не лукавила? – Иногда, пожалуй, да, но это трудно объяснить. – Ты сразу стал ухаживать за ней? – Я признался ей в любви. – В первый же вечер? – Нет. В первый вечер я был с приятелем и почти не открывал рот. А вот когда вернулся один… – И что она ответила? – Обращалась со мной как с мальчишкой, но я сказал, что мне двадцать четыре года и я старше ее. «Главное не года, малыш, – заметила она. – Я намного старше тебя». Она была грустна, я сказал бы даже – в отчаянии. Наверно, потому я и полюбил ее. Она смеялась, шутила, но во всем сквозила горечь, а временами… – Ну ну, продолжай. – Я знаю, вы тоже считаете меня наивным. Она старалась отвадить меня, нарочно вела себя вульгарно, употребляла грубые слова. – Почему ты не хочешь переспать со мной, как другие? Я тебе не нравлюсь? Я дам тебе больше, чем любая другая. Могу поспорить: ни у одной нет такого опыта и ни одна не умеет делать то, что я. |
