|
Дом казался сырым. Мегрэ долго не решался зажечь свет, но потом, пожав плечами, все таки повернул выключатель, который обнаружил справа от себя. Вопреки ожиданиям, было чисто, ничего тягостного или сомнительного, свойственного жилищу холостяков. В коридоре горел цветной фонарь. Открыв дверь с правой стороны, Мегрэ оказался в гостиной, обставленной мебелью, которая предлагается в магазинах на бульваре Барбес: дурного вкуса, но дорогая, из массивного дерева. Следующая комната – столовая в провинциальном стиле, из тех же магазинов, с пластмассовыми фруктами на серебряном подносе. Нигде ни пылинки. Войдя на кухню, комиссар отметил, что и она в идеальном порядке. В плите еще теплился огонь, вода в чайнике не остыла. Он заглянул в шкафчики, нашел хлеб, мясо, яйца, в кладовке за кухней – морковь, репу, цветную капусту. В доме, вероятно, не было подвала, поскольку здесь же стоял и бочонок вина с перевернутым на затычке стаканом, словно пользовались им постоянно. Была и еще одна комната на первом этаже, на другой стороне коридора, напротив гостиной. Просторная спальня с кроватью, покрытой атласным покрывалом. Лампы под шелковым абажуром давали свет, характерный для спальни женщины. Множество зеркал, напоминавших чем то дома терпимости. Почти столько же зеркал и в смежной ванной. Кроме продуктов на кухне, вина в бочонке, огня в плите – никаких следов обитания. Нигде ничего не валялось, как бывает и в более ухоженных домах. Ни пепла в пепельницах, ни грязного белья, ни скомканной одежды в шкафах. Он понял почему, когда поднялся на второй этаж и, не без доли опасения, открыл обе двери – столь впечатляющей была тишина, в которой гулко раздавался стук дождя по крыше. В доме никого не было. Комната слева действительно оказалась комнатой Оскара Бонвуазена, где протекала его холостяцкая жизнь. Железная, с толстыми красными одеялами кровать не убрана, простыни несвежие; на ночном столике фрукты – одно яблоко надкушено, мякоть потемнела. На полу грязные башмаки, несколько пачек из под сигарет; везде окурки. Если внизу была настоящая ванная, то здесь, в углу комнаты, лишь раковина с краном да грязные полотенца. На крючке висели брюки. Напрасно Мегрэ искал документы. В ящиках хранилось все, что угодно, даже патроны к пистолету, но ни писем, ни личных бумаг. И только спустившись на первый этаж, комиссар нашел в комоде спальни ворох фотографий, пленки, фотоаппарат, лампу вспышку. На фотографиях была не одна Арлетта, а по крайней мере еще десятка два женщин, все молодые, стройные, которых Бонвуазен заставлял принимать одни и те же эротические позы. Кое какие снимки увеличены. Мегрэ снова поднялся наверх и обнаружил темную каморку с красной электрической лампочкой над бачками, множество пузырьков, порошки. Спускаясь, комиссар услышал на улице шаги. Он прижался к стене, направил на дверь револьвер. – Это я, шеф. Жанвье, мокрый насквозь, в помятой от дождя шляпе. – Что нибудь нашли? – Где Филипп? – Ходит по кругу. Не пойму, как он еще держится на ногах. Напротив «Мулен Руж» повздорил с цветочницей, у которой клянчил наркотики. Это она мне рассказала. Цветочница знает его в лицо. Он все допытывался, где бы их достать. Потом из телефонной кабины позвонил доктору Блоку. Сказал, что уже на пределе, чем то угрожал. Если так будет продолжаться, ломка начнется у него прямо на улице. Жанвье осмотрел пустой дом – везде горел свет. – Вам не кажется, что птичка улетела? От него пахло спиртным, на лице – ухмылка, которую Мегрэ хорошо знал. – Может, сообщить на вокзалы? – Судя по плите, из дома он ушел три четыре часа назад. |
