|
– Да, я помню, – перебил меня Дэвид. – Это бы¬ло перед тем, как ты ушел в пустыню. – Нет, после. Когда мы убедились в том, что мне не удастся умереть так легко, как я наде-ялся. Когда я вернулся обгоревший. Ты ухаживал за мной. А потом стал рассказывать о себе, о своей жизни. Помнишь, ты упомянул об одном эпизоде, о том, что произошло с тобой еще до войны в одном из парижских кафе? Вспомнил? Теперь понимаешь, о чем я говорю? – Да. Я рассказал тебе, что в молодости мне явилось видение. Во всяком случае, так я ду-мал. – Вот-вот. Мы тогда предположили, что, возможно, в реальной материи образовалась некая временная дыра, и это позволило тебе увидеть то, чего ты не должен был видеть. Дэвид улыбнулся. – Это было твое предположение. Я помню его дословно: «…в реальной материи – в той, из которой состоит весь окружающий мир, – образовалась небольшая прореха…» Но ты считал это чистой воды слу¬чайностью. Я же думал тогда и уверен сейчас в том, что это видение было по-слано мне преднамеренно. Однако с тех пор прошло уже полвека, и моя память не отчетливо сохранила подробности событий. – Ничего удивительного. Теперь, став вампиром, ты будешь с полной ясностью помнить все, что с тобой произойдет, но детали смертного существования забудутся очень быстро. Осо-бенно это касается ощущений. В скором времени тебе придется ловить в памяти лишь их отго-лоски – каков, например, вкус вина… Дэвид жестом попросил меня замолчать. Ему было неприятно это слышать. Но я совсем не хотел его расстраивать. Взяв в руки стакан, я вдохнул аромат налитого в него напитка. Что-то с добавлением пря-ностей. Кажется, это называется рождественским пуншем. Я поставил стакан на место. Мои руки и лицо по-прежнему оставались темными – последствия пребывания в пустыне и попытки предстать перед ликом солнца. Забавно, но сейчас это помогало мне сойти за смертного. Однако обожженные руки стали более чувстви¬тельными к теплу. Тепло… Меня охватило блаженство. Иногда мне кажется, что я способен буквально из все-го извлекать выгоду и что такого сенсуалиста, как я, способного умереть со смеху при виде ри-сунка на ковре в холле, просто невозможно обвести вокруг пальца. Я вновь поймал на себе взгляд Дэвида. Похоже, он сумел взять себя в руки. А быть может, действительно простил – в тысячный, наверное, раз! – меня за то, что я перенес в тело вампира его бессмертную душу, не спросив на это Дэвидова согласия, а фактически даже вопреки его воле. Как бы то ни было, сейчас он смотрел на меня едва ли не с любовью, словно понимал, что я нуждаюсь в такой поддержке. Я действительно в ней нуждался и принял ее с благодарностью. – В парижском кафе ты стал свидетелем беседы между двумя существами, – вернулся я к воспоминаниям о давнем видении Дэвида. – Ты был молод. И постепенно ты осознал, что этих существ рядом с тобой – в материальном воплощении – на самом деле не было и что язык, на котором они говорили, тебе совершенно незнаком и тем не менее ты понимаешь каждое сказанное ими слово. – Все правильно, – кивнул он. – И выглядело все это как спор между Богом и дьяволом. Теперь настала моя очередь согласно кивнуть. – Да. И когда я в прошлом году оставлял тебя в джунглях, ты сказал, что у меня нет осно-ваний для беспокойства, обещал, что не станешь углубляться в дебри религиозных учений, дабы вновь встретить Бога и дьявола в парижском кафе. Ты заявил, что потратил на такого рода поис-ки всю свою смертную жизнь, проведенную в Таламаске, и что теперь тебя интересуют иные вопросы. – Все правильно. Видение вспоминается мне сейчас гораздо менее отчетливо, чем в момент того нашего разговора. Однако я его не забыл. И по-прежнему уверен, что действительно видел и слышал тогда нечто такое, что мне никогда не дано будет постичь. |
