– Ну так о чем базар? Что трем то? Обнорский затушил сигарету, встал, заходил, прихрамывая, по апартаментам завхоза. Над цветущим лугом порхали бабочки. Зверев скучно смотрел на челночные движения журналиста, дымил сигаретой.

– Не хотел говорить раньше времени, – сказал Андрей. – Чтоб не сглазить. Но теперь скажу.

Он остановился, внимательно посмотрел на Сашку.

– Теперь скажу…

– Ну, телись уж… теперь скажу, теперь не скажу. Чего хотел то?

– Я, наверно, скоро освобожусь, Саша, – произнес Андрей и выдохнул. Так облегченно выдыхает воздух человек, сделавший какой то очень важный шаг или принявший непростое решение. Сказал – и выдохнул облегченно.

– Та ак, – протянул Зверев. – Очень интересно. Не соизволишь ли объяснить?

– Соизволю. Я, милостивый государь, соизволю. Помнишь, неделю назад меня вызвали в оперчасть? Ну, под вечер, внезапно… помнишь?

– Конечно, помню, – сказал Сашка. – Помню, какой ты вздернутый вернулся.

– Да, вздернутый. Я, кстати, тебе благодарен за то, что ты с расспросами ко мне не полез… Правду я бы все равно не сказал, а врать противно. Но теперь есть смысл рассказать. Итак, неделю назад меня вдруг вызвали в оперчасть… Иду, прикидываю про себя, что бы это значило, но ничего путного в голову не идет.

– Неудивительно, – буркнул Зверев. – Такая уж голова. Пригодна только для ношения бороды и импортных зубов. Хоть совсем сними – не велика потеря.

– Э э, Саша, не скажи… нужна головенка то. Я ею ем… Ну так вот: прихожу, и ведут меня прямиком в кабинет кума. А в кабинете, под портретом вождя мирового пролетариата товарища Ульянова Ленина, сидит кум и пьет чай с лимоном из шикарного подстаканника. И еще сидит один человечек, но лица его мне не видать – в углу сидит, на диванчике, в тени. Только подстаканник поблескивает, и нога в начищенном саламандере в освещенное пространство вылезла… покачивается нога.

– Да не тяни ты кота за хвост, – с раздражением в голосе сказал Зверев. – При чем здесь нога в саламандре? Дело говори, журналист.

Обнорский смущенно кашлянул и продолжил свой рассказ уже более сжато, хотя эмоции явно переполняли его… Он вошел, получил приглашение присесть и даже услышал:

– Чайку, Андрей Викторович?

– С удовольствием, Валерий Василич, с удовольствием…

Кум смастрячил чаю – янтарно темного, ароматного, с лимоном. Человек в темном углу пристально рассматривал Обнорского, поблескивали линзы очков, сквозь аромат чая доносился легкий запах дорогой парфюмерии. Андрея очень интересовал этот человек… он понимал, что странный вечерний вызов к куму связан с этим человеком… кто же он? Он явно не из зоны. Он с воли, принадлежит к определенному кругу общества.

– Ну, как настроение, Андрей Викторович? – спросил кум нейтрально благожелательно. Вообще кум вел себя с ним необычно, как с равным.

– Спасибо… все хорошо.

– Ага… чудненько, чудненько. А Зверев не зажимает? Он мужик строгий.

– Да нет. А в чем, собственно, проблема? Кум помолчал, разглядывая Обнорского, затем посмотрел в угол… блеснули стекла – человек в тени качнул головой.

– Да нет никакой проблемы, Андрей Викторович… Вот, посетитель к вам… Из столицы. Хочет с вами пообщаться. А я вас, пожалуй, оставлю…

Кум снова посмотрел в угол, спросил:

– Полчаса вам будет достаточно?

– Да, – ответил темный человек из тени, – вполне.

Обнорский замер. Он узнал этот голос. Прошло почти пять лет с тех пор, как он последний раз слышал его, но узнал мгновенно, сразу… Андрей замер, в нем вспыхнуло острое чувство опасности.