Закатившись под колёса, Сергей нащупал запал гранаты. Пальцы срывались. Дождаться гитлеровцев и рвануть. Из-за левого борта приготовился стрелять Ненашев. Рядом, прикрыв руками голову, лежал Ваня.

– Отползай, уходи, – махнул рукой Сергей.

– Нет! Я с вами.

Сергей выглянул из-за колеса.

Наперерез машине с берега сыпались люди. Человек десять. Как раз, чтобы взорвать всех одной гранатой. Надо только выждать.

Он перевёл дыхание и вдруг замер, потому что мужской голос хрипло проорал:

– Хенде хох, фрицы. Гитлер капут! Бросай оружие и выходи по одному!

* * *

Самый поразительный побег из концлагеря совершил лётчик Михаил Иванович Девятаев вместе с группой из девяти военнопленных. Его подвиг во многом предопределил дальнейший ход мировой истории и судьбу России как великой космической державы.

Находясь в плену, Михаил Девятаев угнал секретный фашистский бомбардировщик вместе с системой управления от первой в мире баллистической ракеты Фау-2, а также ценной информацией о первой в мире крылатой ракете большой дальности Фау-1, которые впоследствии стали прототипами советских ракетных систем нового поколения.

Разобраться с побегом приезжали лично высшие чины Рейха Геринг и Борман.

На том месте, где оторвался от земли «Хейнкель-111», ныне установлен гранитный обелиск. Девятаев, который за свой подвиг сначала был заключен в лагерь для военнопленных, а потом получил высшую награду Родины, и его товарищи внесены в Книгу рекордов Гиннесса.

* * *

Когда Катя в потёмках добралась до дому, дед спал, а около печки орудовала ухватом соседка тётя Таня. Увидев запорошённую снегом Катю, она брякнула на стол котелок с упревшей перловкой и деловито сказала как своей:

– Лук для каши сама нажаришь, а мне недосуг с вами хороводиться. Дома дел выше крыши.

Ворчливый тон не скрывал лёгкой виноватинки за прошлые обиды, и лицо тёти Тани горело добротой и смущением.

Не скинув кацавейку, Катя оперлась спиной о дверной косяк:

– Спасибо.

На большее не было сил – километры дороги по морозцу и гатчинские встречи вымотали её до основания. Два следующих дня Катя не выходила из дому, в ритме вальса порхая вокруг деда. Кормила с ложечки как маленького. Напоминая Егора Андреевича, дед нарочито громко сердился, отталкивая руку, но Катя видела, что старик польщён её заботой. Ему становилось всё лучше и лучше, и на пятницу они запланировали выход в эфир.

А ночью Катя внезапно проснулась, словно кто-то над ухом в ладоши хлопнул. Она села и прислушалась. Дом был полон привычных звуков: в печную трубу стучался зимний ветер, скрипело дерево под окном, стучали ходики, сопел дед. Соскользнув в печки, она прокралась на цыпочках к окну, мельком успев ухватить, как в лунном свете метались неясные тени.

– Дедушка! Во дворе кто-то есть!

Он махом поднялся, по её застывшей позе поняв, что произошло что-то необычное.

В дверь забарабанили. Сначала один раз, сильно и резко, а потом удары слились в сплошной звук. Катя машинально накинула на себя жакетку. Отчаянно глянув в глаза деда, она увидела в них холодный блеск. Он сунул руку под матрас, где хранил отобранный у Кати меленький пистолетик.

– Иди, открывай.

Она выбежала в сени, задохнувшись от шибанувшего в лицо ледяного воздуха. Откинула крючок на двери, зажмурившись от луча фонарика. Немцев было семеро. Все незнакомые. Солдаты и низенький пузатый фельдфебель в широкой шинели, вздымавшейся бугром на животе. У ног одного из солдат сидела чёрная овчарка.

– Битте, битте, герр офицер, – по привычке забормотала Катя, отодвигаясь к стене, хотя умом понимала, что это не гости к деду-полицаю, а арест. Стиснув кулаки до боли, она спокойно подумала: «Живой ни за что.