Хотя Сергей знал, что его Катя в Ленинграде, сердце всё равно тревожно ёкнуло. Вспомнилось круглое, почти детское Катино лицо с ясным взглядом и озорная улыбка, которая в действительности идёт не от бойкости, а от застенчивости. Такую тростиночку надо на руках носить, а фашисты…

Задохнувшись от прилива ненависти, Сергей схватил в охапку полушубок и выскочил наружу. Земля горела под ногами, так хотелось скорее на задание, чтобы никогда и нигде в мире фашизм больше не поднял голову.

Командиром группы шёл малорослый партизан по прозвищу Шмель. Он и вправду походил на шмеля низким, гудящим голосом с заметными колебаниями обертонов. Сергей удивился огромной разнице тщедушного тела и богатого голоса.

Весь путь до позиции Шмель как приклеенный шёл на несколько шагов позади. На попытки завязать разговор отмалчивался, а во время короткой передышки взял Сергея за пуговицу полушубка.

– Ты вот что, паря, имей в виду – пока ты в моём подчинении, я с тебя глаз не спущу. Попробуешь бежать – буду стрелять без предупреждения.

– Куда бежать, – опешил Сергей, – снова в плен, что ли?

– А кто тебя знает? – Шмель опустил голову и остро глянул исподлобья. – Был у нас один такой по осени. Тоже вроде из плена прибился. Мы его жалели, как дураки, а он в первом же бою к немцам переметнулся, а после каратели наш отряд в клочья разнесли. От двухсот человек из боя вышли пятьдесят. Улавливаешь тему?

Недоверие обидно хлестнуло по нервам. Резким движением Сергей отстранился:

– Я не переметнусь и живым фрицам не дамся. Можете не следить, товарищ командир.

– Хорошо, если так, – Шмель поправил винтовку на плече, – но запомни – стреляю метко.

– Я тоже.

На самом деле Сергей стрелял довольно-таки метко, но до «Ворошиловского стрелка» недобрал, в лучшем случае выбивая девятку, что было неплохо. По крайней мере, в движущуюся мишень в виде фрица проблем попасть не наблюдалось. Автомат бы не подвёл, да патронов хватило.

Место для засады Шмель выбрал с умом, на горушке – и отступить легко, и обзор хороший. Дорога здесь делала крутой поворот на сужение. Вплотную к дорожному полотну подступали сумрачные ели. Дальше – бревенчатый мостик через заснеженную речушку.

«Для кого-то из немцев эти русские ели станут последним, что он увидит в жизни», – подумал Сергей. Автомат удачно лёг на колючую ветку, облегчая прицеливание. Он сорвал хвоинку и прикусил её зубами. Рот наполнился терпким горьким ароматом леса. И сразу вспомнился блокадный Ленинград, столовая их автобатальона и бачок с хвойным отваром, который полагалось пить по кружке в день.

Ребята из пятёрки рассыпались по дистанции. Шмель стоял за соседним деревом. У него единственного из группы была десятизарядная винтовка СВТ-40, чтобы бить наверняка, без промаха.

Перед тем как встать в засаду, Шмель приказал всем снять лыжи и вертикально воткнуть в сугроб, чтоб успеть подхватить на ходу.

Время текло медленно. Неподвижность позы сковывала руки и ноги холодом. Пальцы немели. Разгоняя кровь, Сергей напряг мышцы. Сейчас оружие – не только автомат, а и он сам, поэтому тело должно быть в боеготовности. В сторону Шмеля он не смотрел. Неприятно было.

За время засады по дороге прошло несколько пустых грузовиков, прогромыхали сани, запряжённые чахлой лошадёнкой. Правила санями женщина в синем платке. Проезжая поворот, она придержала лошадь и высоким голосом завела: «Эх, рябина кудрявая, белые цветы…»

Когда на дороге показались несколько полицаев, Шмель отрицательно покачал головой:

– Ждём живую силу противника, а с этими гадами успеем разобраться.