Пока он отвечал, толпа ощутила отсутствие своего коллеги и все головы обернулись, словно охваченные коллективным спазмом, на голоса. В то же мгновение все сорвались с мест и помчались к Брунетти, держа перед собой микрофоны, будто пытаясь поймать ими слова, словно их следы еще могли витать в воздухе вокруг комиссара.

Во время этого великого переселения народов один из операторов споткнулся о кабель и упал, его камера рухнула на землю вслед за ним и разбилась. Линза выскочила из расколотого аппарата и покатилась по набережной, словно банка из‑под содовой, которую мальчишки на улице пасуют друг другу вместо мяча. Все остановились то ли от удивления, то ли от неожиданности и наблюдали, как линза скачет к ступенькам, спускавшимся к воде. Вот она добралась до верхней ступеньки, перекатилась через край, едва касаясь, прыгнула на вторую, потом на третью и с тихим всплеском погрузилась в зеленое зеркало канала.

Брунетти воспользовался тем, что репортеры отвлеклись, и устремился к дверям квестуры, но представители прессы быстро пришли в себя и кинулись ему наперерез.

– Вы подадите в отставку?

– Правда ли, что вашу жену уже прежде арестовывали?

– Она действительно скрывается от правосудия?

Он улыбнулся своей самой мягкой улыбкой и пошел дальше, не расталкивая их, но и не позволяя преградить ему путь. Когда он добрался до входа, дверь открылась, и на пороге по обе стороны от нее возникли Вьянелло и Пучетти. Они вытянули руки, мешая журналистам пробраться внутрь.

Брунетти вошел, Вьянелло и Пучетти последовали за ним.

– Хуже дикарей, ей‑богу! – в сердцах выпалил Вьянелло и прислонился спиной к стеклянной двери. В отличие от Орфея, Брунетти не стал оглядываться и, не отреагировав на замечание подчиненного, двинулся по лестнице в свой кабинет. Услышав за спиной шаги, он все‑таки обернулся и увидел Вьянелло, шагавшего сразу через две ступеньки.

– Он хочет вас видеть.

Не снимая пальто, Брунетти отправился в кабинет Патты. Синьорина Элеттра сидела за своим столом, перед ней лежал раскрытый выпуск «Газеттино».

Он заглянул в газету и увидел свою фотографию, сделанную несколько лет назад, и фотографию Паолы из ее carta d'identità. Синьорина Элеттра взглянула на него и проговорила:

– Если вы станете знаменитым, мне придется попросить у вас автограф.

– Вице‑квесторе именно этого от меня надо? – улыбнулся он в ответ.

– Нет, полагаю, ему нужна ваша голова.

– Так я и понял, – сказал он и постучал.

Из‑за двери раздался мрачный голос Патты.

«Насколько проще было бы, если б они прекратили всю эту мелодраму», – подумал Брунетти. Когда он вошел, в голове его пронеслась строчка из арии Анны Болейн, героини одноименной оперы Доницетти: «Но те, кто должен правый суд вершить, заранее меня приговорили, и больше у меня надежды нет». Господи, похоже, что мелодрама грозит превратиться в трагедию!

– Вы хотели меня видеть, вице‑квесторе? – спросил он с порога.

Патта сидел за столом с бесстрастным выражением лица. Ему не хватало только черной шапочки, какие, говорят, надевали поверх париков английские судьи, приговаривая человека к смерти.

– Да, Брунетти. Нет, садиться не нужно. У меня к вам очень короткий разговор. Я беседовал обо всей этой истории с квесторе, и мы решили, что следует отправить вас в административный отпуск, пока дело не разрешится.

– Что это значит?

– Пока все не уладится, вам нет необходимости приходить в квестуру.

– Уладится?

– Пока суд не вынесет решение и ваша жена не заплатит штраф или не компенсирует Dottore Митри убытки, нанесенные его собственности и бизнесу.

– Это если предположить, что против нее выдвинут обвинение и осудят, – сказал Брунетти, зная, что такое вполне вероятно.