– Что сказала моя жена?

– Как я уже говорил, комиссар, она, в сущности, ничего не сказала. Просто кивнула, когда я спросил ее, она ли это сделала, – ответил Руберти и закончил согласно уставу: – комиссар, – заглушая вздох удивления, сорвавшийся с губ напарника.

– Думаю, вы неправильно истолковали ее слова, Руберти, – произнес Брунетти. Паола дернулась, словно собираясь что‑то сказать, но Брунетти внезапно припечатал рапорт о задержании ладонью и смял его в плотный комок.

Руберти еще раз вспомнил то время, когда только начинал служить в полиции и падал с ног от недосыпа, не забыл он и то, как комиссар пару раз закрывал глаза на его грехи или ошибки молодости.

– Да, комиссар, вполне возможно, что я неправильно истолковал ее слова, – ответил он спокойно.

Брунетти взглянул на Беллини, тот кивнул, не слишком хорошо понимая происходящее, но точно зная, как нужно поступить.

– Хорошо, – сказал Брунетти и встал. Маленький шарик мятой бумаги, еще недавно бывший протоколом допроса, лежал у него в руке. Он сунул его в карман пальто. – А сейчас я отведу жену домой.

Руберти тоже вышел из‑за стола и приблизился к Беллини. Тот сообщил:

– Владелец приехал на место происшествия, комиссар.

– Вы говорили ему что‑нибудь?

– Нет, комиссар, только что Руберти вернулся в квестуру.

Брунетти кивнул и склонился над Паолой, не прикасаясь к ней. Она поднялась, опираясь на подлокотники кресла, но держалась от мужа на расстоянии.

– В таком случае, спокойной ночи, офицеры. Увидимся утром.

Оба полицейских отдали ему честь, Брунетти помахал им рукой и сделал шаг назад, чтобы пропустить Паолу к двери. Она прошла первой, Брунетти последовал за ней. Закрыл дверь, и они друг вслед за другом спустились по лестнице. Молодой офицер был на своем месте, открыл им дверь, услужливо придержал ее и кивнул Паоле, хотя понятия не имел, кто она такая. А потом, как и полагается, отдал честь шефу, выходившему из квестуры в промозглый венецианский рассвет.

3

Очутившись по ту сторону двери, Брунетти двинулся налево и свернул в первый же поворот. Там он остановился и дождался, пока Паола его нагонит. Они по‑прежнему молчали, бредя рядом по пустынным калле, ноги сами вели их домой.

Когда они оказались на салиццада Сан‑Лио, Брунетти наконец решился начать разговор, но не смог заставить себя сразу приступить к делу.

– Я оставил детям записку. На случай, если они проснутся.

Паола кивнула, но он старался не смотреть на нее и не заметил этого.

– Не хотел, чтобы Кьяра беспокоилась, – произнес он и, осознав, что его слова похожи на упрек и попытку заставить жену почувствовать себя виноватой, понял, что сожалений по этому поводу не испытывает.

– Я забыла, – сказала Паола.

Они вошли в подземный переход и сразу же вынырнули на кампо Сан‑Бартоломео. Веселая улыбка статуи Гольдони сейчас казалась чрезвычайно неуместной. Брунетти поднял глаза на часы. Поскольку он родился в Венеции, он знал: к тому, что они показывают, нужно прибавлять час, значит, времени без малого пять – слишком поздно, чтобы снова ложиться спать. С другой стороны, чем заполнить часы, оставшиеся до того момента, когда можно будет с чистой совестью отправиться на работу? Он огляделся, но все бары были закрыты. Ему хотелось кофе, но еще больше – спокойно посидеть и поговорить.

Перейдя через мост Риальто, они свернули налево, потом направо, в подземный переход, тянувшийся вдоль Руга‑Орефичи. Где‑то в середине улицы как раз открывался бар, и они по молчаливому согласию заглянули в него.