– Это одно и то же, – продолжал он. – Ты решаешь, будто что‑то неправильно, а потом начинаешь мнить себя чуть ли не Богом, словно ты – единственная, кто может это остановить, единственная, кому открыта истина в последней инстанции.

Он подумал, что тут она обязательно что‑нибудь вставит, но Паола промолчала, и он вновь заговорил, не в силах совладать с собой:

– И эта история – отличное тому подтверждение. Чего ты хочешь? Чтобы твою фотографию напечатали на первой странице «Газеттино» с подписью «Великая защитница маленьких детей»? – Сознательным усилием воли он прекратил словоизлияния. Порылся в кармане, подошел к бармену и заплатил за кофе. Потом открыл дверь и придержал ее перед Паолой.

Оказавшись на улице, она двинулась налево, сделала несколько шагов, остановилась и подождала, пока он подойдет поближе.

– Вот, значит, как ты это представляешь? Думаешь, все, чего я хочу, – это привлечь к себе внимание?

Брунетти прошел мимо, не ответив на ее вопрос.

Она окликнула его сзади, в первый раз за весь разговор повысив голос:

– Это так, Гвидо?

Он остановился и обернулся. Ее обогнал мужчина, толкавший перед собой тележку с перевязанными веревкой пачками газет и журналов. Брунетти подождал, пока он пройдет, и ответил:

– Да. Отчасти.

– И насколько велика эта часть? – язвительно поинтересовалась она.

– Я не знаю. Затрудняюсь разделить.

– Ты думаешь, именно по этой причине я так поступила?

Он ответил, поддавшись раздражению:

– Почему твои поступки непременно должны иметь смысл, Паола? Господи, ну почему все, что ты делаешь, читаешь, говоришь, надеваешь, ешь, обязательно наполнено глубоким значением?

Она долго молча глядела на него, потом опустила голову и пошла прочь, по направлению к дому.

Он догнал ее:

– Что это означает?

– О чем ты?

– Этот взгляд.

Она остановилась, вновь посмотрела на него и сказала:

– Иногда я спрашиваю себя, куда подевался тот мужчина, за которого я вышла замуж.

– А это что значит?

– Это значит, что, когда я выходила за тебя, Гвидо, ты верил во все то, над чем сейчас смеешься. – И прежде, чем он успел спросить ее, что она имеет в виду, она сама ответила: – В справедливость, правду, в возможность решить, что правильно, а что нет.

– Я по‑прежнему во все это верю, Паола, – возразил он.

– Теперь ты веришь в закон, Гвидо, – проговорила она мягко, словно беседовала с ребенком.

– Именно, – согласился он, повышая голос, не обращая ни малейшего внимания на все густеющую толпу прохожих, спешивших мимо, – близился час открытия продуктовых лавок. – Послушать тебя, так моя работа глупа и грязна. Ради бога, ведь я – полицейский. Я должен подчиняться закону и претворять его в жизнь! – Он почувствовал, как его вновь охватывает ярость при мысли о том, что долгие годы она недооценивала и отрицала важность его работы.

– В таком случае зачем же ты солгал Руберти? – спросила она.

Ярость его улетучилась.

– Я не лгал.

– Ты сказал ему, что произошло недоразумение, что он неверно истолковал мои слова.