— Теперь нельзя задавать вопросы.

— Мало ли что!

— Прошу тебя, Мерле. Мне и без того приходится трудно.

Девочка собралась возразить, но тут Серафин дернул ее за руку.

— Мерле!

Она рассерженно обернулась.

— Ну, что тебе?

— Там, внизу, что-то неладно!

Лалапея молчала, замерев от ужаса.

Мерле проследила за их взглядами, устремленными в бездну.

Поначалу она ничего не заметила. Вон там гигантская статуя демонической Секмет; рядом с ней, на помосте, небольшое неподвижное тело. А вокруг бурлит вода, вырвавшаяся из всех залов и переходов Железного Ока и уже покрывшая пол храма.

Никто не появился. Никаких сфинксов поблизости.

Зеркала! Отражения огромной статуи пришли в движение. Поначалу казалось, что просто запотевшие поверхности стекла искажают и смещают изображения. Но вскоре тихое дребезжание перешло в громовые раскаты. Огромные конечности напряглись и распрямились. Титаническое тело каменной львицы обрело подвижность.

У Мерле возникло чувство, что она падает вниз, в серебряную бездну глубиной в тысячу метров. Все вокруг завертелось со страшной скоростью. У нее закружилась голова. И лишь постепенно из круговорота ощущений выступила истина.

Только часть отражений принадлежала неподвижной статуе. Но остальные создавало некое существо, такое же огромное, как статуя. И, как у статуи, часть его тела была львиная.

Серафин сжал пальцы Мерле. Однажды он уже видел это чудовище. Когда магия египетского трупосборника извлекла его из руин кладбищенского острова Сан-Микеле.

Сын Матери — величайший из сфинксов, уродливый и жуткий, как искаженный образ всех, кто ему поклонялся, все это время находился в храме. А они приняли его издали за одно из бесчисленных отражений статуи на зеркальной стене.

Теперь они сообразили, что произошло.

— Вниз! — шепотом приказала Лалапея. — Он еще не заметил нас.

Все подчинились ее приказанию. У Мерле застыли все суставы. Грива Фермитракса встала дыбом, и он выпустил когти, готовясь к последнему великому сражению.

Может быть, самому короткому.

Если сфинксы казались существами изящными, чуть ли не совершенными, то Сын Матери производил впечатление гигантской уродливой карикатуры. Все в нем было сдвинутым, искаженным, угловатым. Его длина от мускулистой человеческой груди до львиного зада составляла несколько десятков метров. Множество угловатых гротескных пальцев, похожих на паучьи лапы, могли бы одним ударом размозжить Мерле и ее спутников. Желтые когти не втягивались, при каждом шаге они оставляли за собой ряды метровых ям на зеркальном полу храма. Четыре львиные ноги и две человеческие руки были слишком длинными и имели слишком много суставов, скрюченных и растянутых сухожилиями. Под шкурой и кожей эти сухожилия казались странно фальшивыми, как будто у Сына Матери их было намного больше, чем у любого другого сфинкса.

И потом — его лицо.

Слишком маленькие для его размеров глаза сверкали тем же блеском, что и Каменный Свет. Под ними располагались неестественно широко расставленные скулы; ноздри-пещеры; лоб, прорезанный морщинами и шрамами, напоминавшими заброшенные шахты; обветренные губы; зубы, похожие на забор из сталактитов и сталагмитов перед входом в зловонный грот, откуда вырывались красные облачка дыхания. Только волосы были шелковистыми и блестящими, густыми и длинными, и иссиня-черными, как вороново крыло.

Мерле знала, что у всех возникла одна и та же мысль. Безнадежно. Никто и ничто не устоит против такого страшилища. Тем более какая-то маленькая львица, неподвижно лежащая где-то там внизу на алтаре.

— Я почти забыла, как он опасен, — очень тихо сказала Королева.

— Ну, так и есть, — горько вздохнула Мерле.