...но все-таки, все-таки...

Темный ритуал с человеческой жертвой?

Пару десятков лет тому... к сожалению, даже их силы не хватит, чтобы установить более-менее точную дату. Спустя первую дюжину лет фон становится размытым и стабильным на все последующие годы... нет, неприятно, однако, думать, что в моем доме кого-то в жертву приносили.

- Я не люблю овсянку! И кисели тоже!

- Мейстер велел...

Я не стала слушать дальше.

Поднявшись к себе, я приняла ванну и переоделась, пусть к позднему - на часах близилась полночь, но все-таки ужину. Место... место надо поискать... в лабораториях? Или... поинтересоваться у Гюнтера? Не вариант. Он, конечно, знает много, а уж верность его роду и вовсе глубоко запредельна, однако меня он полагает слишком юной, да ко всему женщиной, а их надлежит беречь.

Заботится.

И не вмешивать в темные дела дней иных.

...выбор я остановила на ярко-красном платье прямого кроя. Простое на первый взгляд, сшито оно было из переливчатой тафты и украшено стеклярусом, да и вовсе имелось в нем свое очарование.

Капелька помады на губах.

Цвет лица... по-своему хорош.

Брови подвести.

Глаза оттенить.

Перчатки.

Крохотная вуалетка в волосы. Я послала воздушный поцелуй зеркалу: кто на свете всех милее...

...чем хороша глубокая ночь? Нормальные люди спят, а ненормальные слишком заняты собой и собственными делами, чтобы обращать внимание на кого бы то ни было.

Инквизиторы, отужинав, - Вильгельм кривился и отказывался есть овсянку, норовая стянуть из тарелки Диттера утиную ножку, которую тот уступать не желал, - отправились в библиотеку... видите ли, им всенепременно надобно пролистать те самые запрещенные книги, которые я, не без их помощи, вынесла из храма. Пролистать.

Переписать.

И вообще с головой, так сказать, погрузиться в хитросплетения темного разума и иже с ними... пускай, до книг я в свое время доберусь, а на сегодня было у меня еще одно дельце.

Я позволила проводить себя сперва до спальни, после и в лабораторию. И вот сомнение читалось-таки в глазах Диттера...

- Ты же не наделаешь глупостей? - тихо спросил он, наклонившись к самому уху.

- Конечно нет, дорогой... - я коснулась пальцем сухих его губ.

Просто...

Захотелось подразнить.

Такой серьезный.

Хмурый.

И растрепанный. И бессонница ему к лицу, как и близость смерти... жаль будет отпускать: подобные мужчины встречаются не так уж часто.

- Дорогой? - приподнятая бровь и смешок.

- Почему бы и нет?

- Не знаю, - ему идет улыбка, когда вот так, легкая и искренняя, мальчишеская какая-то, хотя сам он далеко не мальчишка. Морщинки в уголках глаз. И на лбу тоже появились. Он часто хмурится и еще совсем отвык улыбаться. Вот и теперь будто вспомнил, где находится и по какому поводу.

Отстранился.

Сделал шаг назад.

Вздохнул. И добавил:

- Пожалуйста, будь осторожна.

- Буду.

В конце концов, себя я люблю и вредить не стану. Просто... оказывается, смерть изрядно способствует взрослению.

Я закрыла дверь.

Два замка.

Завеса.

И подозреваю, что светлого они не удержат, вздумайся ему проверить мое присутствие, но, как говорил Аарон Маркович, что не запрещено, то разрешено.

...я открыла дверь шкафа и подвинула висевшую в нем форму. Поддавшись наитию, принюхалась, присмотрелась... ничего, обычный травяной след. Да и бабушка, участвуй она в запретном ритуале, не оставила бы подобной улики. Я надавила на завиток и потянула дверь. И еще потянула... механизм за прошедшие годы поизносился, и не смазывали его давненько, да и сделан он был скорее из соображений безопасности, нежели из действительной необходимости.

В коридоре воздух отличался особой затхлостью.

Вязкое тяжелое марево.