В горошек, мать его...

Пушистые ковры.

Вышитые подушечки. Фарфоровые пастушки и фарфоровые овечки. Целые стада этих гребаных овечек, занявших и каминные полки, и книжные, и даже махонький столик для игры в ломбер.

- Ах, дорогая, - тетушка взмахом руки отпустила служанку. - Как ты вовремя... я как раз собиралась пить чай... сегодня на удивление прохладно. Впрочем, зима у нас, если вы заметили, очень сырая... у меня кости ломит... а вы, вижу, простыли... мой младшенький постоянно зимой простужался.

Кажется, тетушка не видела ничего странного ни в моем визите, ни в моем сопровождении.

Она отложила вязание в аккуратную корзинку, украшенную разноцветными атласными ленточками. И только спицы воткнула в клубок как-то... очень уж выразительно.

- Присаживайтесь, господа... присаживайтесь... полагаю, у вас возникли ко мне вопросы... я всегда рада помочь матери нашей Церкви, - тетушка склонила голову и коснулась сложенными щепотью пальцами лба. Мол, помыслы ее чисты, а побуждения светлы.

Почему-то Вильгельм подчинился.

Присел.

И рядом на диванчик, обтянутый той же тканью в горошки, опустился Диттер. Дядюшка оседлал пухлую банкетку, а Монку досталось крохотное креслице, в которых только кукол усаживать, но жрец удивительным образом вместился, только поерзал, пытаясь устроиться поудобней.

Он вздохнул.

И уставился на тетушку печальными очами. Она же зазвонила в колокольчик.

- Берта совсем от рук отбилась, - доверительно произнесла она. - Ах, дорогая... мне так жаль... так жаль... слышала о Мортимере... какой ужас...

Она покачала головой и языком цокнула.

А ведь тетушка когда-то была красива. Она и сейчас могла бы выглядеть чудесно, если бы взяла труд, но... серое шерстяное платье сидело на ней мешком. Кружевной воротничок лишь подчеркивал общую унылость ее наряда.

Фартук и вовсе гляделся смешно.

А темные чулки - нелепо.

Вот лицо у тетушки округлое, мягкое. Черты правильные. И волосы хороши, вон до чего толстая коса получилась. А главное в них - ни следа седины... и спрашивается, отчего она не хочет заняться собой?

Или...

- Как вы потеряли дар? - поинтересовался Вильгельм.

Надо сказать, выглядеть он стал куда как лучше. Глаза все еще красноваты, но носом уже не хлюпает, да и вернулась в движениях былая резкость.

- Дар? - тетушка взмахнула ресницами, а пальцы ее пробежались по ряду булавочек, воткнутых в карман платья. - Какой дар?

- Ваш, - Вильгельм поерзал и ткнул Диттера локтем. - Подвинься. А вы говорите... вы не стесняйтесь... вы ведь были второй ученицей в Салемской ведьминской школе. Подавали большие надежды...

Второй ученицей?

В одной из старейших и славнейших школ Империи? Да быть того не может... или... или я до отвращения мало интересовалась жизнью своих дражайших родственников. И ладно бы настоящей, так ведь прошлое, оказывается, куда как интересно.

- Ах это... - взмах руки.

Мол, какие глупости... кто ныне будет вспоминать о временах былых...

- Вам мало не хватило, чтобы достичь успеха вашей сестры, фрау Агны...

Сестра?

А...

А кем я полагала тетушку Фелицию? Нет, родственницей дальней, это верно, но вот... сестра... родная...

- Она не спешила предавать это родство огласке, верно? Почему?

- Потому что не хотела делиться.

- Чем?

- Всем, - тетушка дернула плечиком. - Она с детства меня терпеть не могла... всегда самая лучшая... одаренная... талантливая... умная... а я так... существую исключительно для того, чтобы ей было кем покомандовать... Агна обожала играть с людьми. А на мне училась.

Чай подали.

Темный поднос. Заварочный чайник с трещинкой и пухлая мягкая кукла, почти съехавшая с него. В юбках куклы прятались мелкие разномастные чашки. Позвякивали ложки.

- Было время, когда я верила ей.