...откуда в саду песок?

И помнится, в те годы я уже была слишком взрослой, чтобы копаться в песочнице. Но... память, она такая, вечно все путает.

Песок переливается всеми цветами радуги.

- Ты все преувеличиваешь. Мы об этом уже говорили.

Щелкают садовые ножницы, колючие побеги падают на траву. Дрожит марево. И перья на матушкиной шляпке.

- Говорили, - матушка спокойна. Она всегда спокойна, даже когда гневается, а сейчас я остро ощущаю вихри ее силы.

- Все будет хорошо. Это просто нервы, - обещает он, а матушка кивает, перенося свой гнев на розы. Над кустами поднимаются бабочки, их вдруг становится как-то слишком много...

...а песок превращается в воронку.

Только я не боюсь пустоты.

...а вот ночь - это страшно.

Пустой коридор. Темнота. Пол холодный. Надо бы вернуться в постель, но за окном дождь и молния сверкает. Молний я не боюсь, а вот гром - дело другое. От грома сердце вздрагивает и пускается вскачь. Я знаю, что бояться совершенно нечего, однако знание не помогает справиться со страхом.

Мама... поймет.

Или отец.

Или... кто-нибудь... полоска света на полу. Дверь в гостиную приоткрыта.

- Дорогой, мне кажется, что ты ошибаешься, все не может быть настолько просто, - матушка сидит в кресле у камина. Ее лицо скрывается в тени, но я вижу длинный подол клетчатого платья.

Кружевная отделка.

Домашние туфли.

Матушка всегда выглядит наилучшим образом, потому как она леди, а леди не имеют права выглядеть иначе. И я хочу быть похожей на нее, а потому спешно пальцами пытаюсь разгладить волосы. Коса, которую мне фройлян Гриммер заплетала на ночь, опять растрепалась.

И рубашка мятая.

Я не хочу выглядеть жалко, а потому замираю.

Не решаюсь толкнуть дверь.

- Почему? - голос отца доносится из-за двери. Его я не вижу. - Как раз все логично...

- Тогда почему предыдущая группа ушла? В полном составе, заметь... то, что ты предлагаешь, оставляет определенный люфт, и кто-то должен был уцелеть.

- Нельзя ждать результата, работая с изначально дрянным материалом.

Я прикасаюсь к двери. Я почти готова отступить, но... раскат грома заставляет дом содрогнуться.

- Это не материал. Это ведь люди, и если ты ошибаешься...

- Ты принимаешь все слишком близко к сердцу.

- Я не могу иначе. Я просто... я думаю, а что если это в принципе невозможно? Вы набираете новую группу, а если и они тоже... если обречены изначально...

Моя решительность окончательно тает. Нехорошо подслушивать, но речь идет обо мне.

- Успокойся.

- Как?! Скажи, как я могу успокоиться, если мы опять собираемся...

- Ты преувеличиваешь.

- Преувеличиваю? - матушкин смех горек. - Скольких уже похоронили? И сколько еще должно умереть, чтобы вы, наконец, поняли... - матушка срывается на крик и я отступаю.

Она никогда не кричала.

Даже когда очень сердилась, потому как леди не повышают голос, но теперь... сейчас... и от этого становится очень-очень страшно, куда страшнее чем от грозы.

- Просто нужно доработать ритуал...

...громкий бой часов разносится по дому, обращая в прах мои воспоминания.

Больно.

Темно.

- Тише, - бабушка держит мою руку, и сама вычерчивает узор на запястье. - Терпи. Так надо...

Острие клинка вспарывает кожу, и кровь красна. Крови много. Она стекает, обвивая запястье алым браслетом, капли падают в черную уродливую миску, но уходят в днище ее.

И становится дурно.

Из меня будто тянут силу.

- Терпи.

Бабушка не позволяет упасть.

- Смотри.

Она поворачивает меня к статуе.

Кхари в алых одеждах. Ее ноги попирают черепа. В шести ее руках скрывается смерть. На шее ее - ожерелье из черепов. Бабушка берет мою руку и пальцами проводит по разрезанному запястью.