- Как, на мертвые души купчую?
- А, нет! - сказал Чичиков. - Мы напишем, что они живы, так, как стоит
действительно в ревизской сказке. Я привык ни в чем не отступать от
гражданских законов, хотя за это и потерпел на службе, но уж извините:
обязанность для меня дело священное, закон - я немею пред законом.
Последние слова понравились Манилову, но в толк самого дела он все-таки
никак не вник и вместо ответа принялся насасывать свой чубук так сильно, что
тот начал наконец хрипеть, как фагот. Казалось, как будто он хотел вытянуть
из него мнение относительно такого неслыханного обстоятельства; но чубук
хрипел и больше ничего.
- Может быть, вы имеете какие-нибудь сомнения?
- О! помилуйте, ничуть. Я не насчет того говорю, чтобы имел
какое-нибудь, то есть, критическое предосуждение о вас. Но позвольте
доложить, не будет ли это предприятие или, чтоб еще более, так сказать,
выразиться, негоция, - так не будет ли эта негоция несоответствующею
гражданским постановлениям и дальнейшим видам России?
Здесь Манилов, сделавши некоторое движение головою, посмотрел очень
значительно в лицо Чичикова, показав во всех чертах лица своего и сжатых
губах такое глубокое выражение, какого, может быть, и не видано было на
человеческом лице, разве только у какого-нибудь слишком умного министра, да
и то в минуту самого головоломного дела.
Но Чичиков сказал просто, что подобное предприятие, или негоция, никак
не будет несоответствующею гражданским постановлениям и дальнейшим видам
России, а чрез минуту потом прибавил, что казна получит даже выгоды, ибо
получит законные пошлины.
- Так вы полагаете?..
- Я полагаю, что это будет хорошо.
- А, если хорошо, это другое дело: я против этого ничего, - сказал
Манилов и совершенно успокоился.
- Теперь остается условиться в цене.
- Как в цене? - сказал опять Манилов и остановился. - Неужели вы
полагаете, что я стану брать деньги за души, которые в некотором роде
окончили свое существование? Если уж вам пришло этакое, так сказать,
фантастическое желание, то с своей стороны я передаю их вам безынтересно и
купчую беру на себя.
Великий упрек был бы историку предлагаемых событий, если бы он упустил
сказать, что удовольствие одолело гостя после таких слов, произнесенных
Маниловым. Как он ни был степенен и рассудителен, но тут чуть не произвел
даже скачок по образцу козла, что, как известно, производится только в самых
сильных порывах радости. Он поворотился так сильно в креслах, что лопнула
шерстяная материя, обтягивавшая подушку; сам Манилов посмотрел на него в
некотором недоумении. Побужденный признательностию, он наговорил тут же
столько благодарностей, что тот смешался, весь покраснел, производил головою
отрицательный жест и наконец уже выразился, что это сущее ничего, что он,
точно, хотел бы доказать чем-нибудь сердечное влечение, магнетизм души, а
умершие души в некотором роде совершенная дрянь. |