Изменить размер шрифта - +
Хотя почтмейстер был очень речист, но и тот, взявши в руки  карты,
тот же час выразил на лице своем мыслящую физиономию,  покрыл  нижнею  губою
верхнюю и сохранил такое положение во все время игры. Выходя  с  фигуры,  он
ударял по столу крепко рукою, приговаривая, если была дама:  "Пошла,  старая
попадья!",  если  же  король:  "Пошел,  тамбовский  мужик!"  А  председатель
приговаривал: "А я его по усам! А я ее по усам!" Иногда при  ударе  карт  по
столу вырывались выражения: "А! была не была, не с чего, так с  бубен!"  Или
же просто восклицания:  "черви!  червоточина!  пикенция!"  или:  "пикендрас!
пичурущух!  пичура!"  и  даже  просто:   "пичук!"   -   названия,   которыми
перекрестили они масти в своем обществе.  По  окончании  игры  спорили,  как
водится, довольно  громко.  Приезжий  наш  гость  также  спорил,  но  как-то
чрезвычайно искусно, так что все видели, что он спорил, а между тем  приятно
спорил. Никогда он не говорил: "вы пошли", но: "вы изволили пойти", "я  имел
честь покрыть вашу двойку" и тому подобное.  Чтобы  еще  более  согласить  в
чем-нибудь своих противников, он всякий раз подносил им всем свою серебряную
с финифтью табакерку, на дне которой заметили две  фиалки,  положенные  туда
для запаха. Внимание приезжего особенно заняли помещики Манилов и Собакевич,
о которых было упомянуто выше. Он тотчас же осведомился о них, отозвавши тут
же несколько в сторону председателя и почтмейстера. Несколько  вопросов,  им
сделанных,   показали   в   госте   не   только   любознательность,   но   и
основательность; ибо прежде всего расспросил он, сколько у  каждого  из  них
душ  крестьян  и  в  каком  положении  находятся  их  имения,  а  потом  уже
осведомился, как имя и отчество.  В  немного  времени  он  совершенно  успел
очаровать их. Помещик Манилов, еще вовсе человек не пожилой,  имевший  глаза
сладкие, как сахар, и щуривший их всякий раз, когда смеялся, был от него без
памяти. Он очень долго жал ему руку и просил убедительно сделать  ему  честь
своим приездом в деревню, к которой, по его словам, было  только  пятнадцать
верст от городской заставы. На что Чичиков  с  весьма  вежливым  наклонением
головы и искренним пожатием руки отвечал, что он не только с большою  охотою
готов это исполнить, но даже почтет за  священнейший  долг.  Собакевич  тоже
сказал несколько лаконически: "И ко мне прошу", - шаркнувши ногою, обутою  в
сапог  такого  исполинского  размера,  которому  вряд  ли  где  можно  найти
отвечающую ногу, особливо  в  нынешнее  время,  когда  и  на  Руси  начинают
выводиться богатыри.
     На другой день Чичиков отправился на обед и  вечер  к  полицеймейстеру,
где с трех часов после обеда засели в вист и играли до двух часов ночи. Там,
между прочим, он познакомился с помещиком Ноздревым, человеком лет тридцати,
разбитным малым, который ему после трех-четырех слов начал говорить "ты".  С
полицеймейстером  и  прокурором  Ноздрев  тоже  был  на  "ты"  и   обращался
по-дружески; но, когда сели играть в большую игру, полицеймейстер и прокурор
чрезвычайно внимательно рассматривали его взятки и следили почти  за  всякою
картою,  с  которой  он  ходил.
Быстрый переход