|
Прибыв в Рим глубокой ночью, он тотчас отправился в казармы преторианцев, где при свете факелов собрал трибунов и центурионов, призвав их не забывать о сыне доблестного Германика, префект претория от его имени попросил поддержки и обещал каждому по двести сестерциев в случае успеха. Кроме того, он заручился помощью префекта вигилий, многих сенаторов и всадников, с которыми был дружен. Он же подкупил и часть плебеев, наутро приветствовавших Гая Цезаря. – Макрон! Макрон! – оборачиваясь, перешептывались собравшиеся. – Сальве, Макрон! Сальве, Макрон! – Сальве, Невий! Сальве, Невий! К нему протягивали руки, прикасались к одежде, похлопывали по плечу. Кто-то сокрушался о смерти Тиберия, кто-то справлялся о подробностях кончины, кто-то вспоминал заслуги покойного – и все дружно восхваляли Макрона, всегда справедливого, всегда преданного прицепсу и закону. – Как же восстановить древние законы в этом городе, – жест презрения вырвался у Валерия Азиатика, демонстративно повернувшегося к Лентулу Гетулику, – в этом городе, погрязшем в не-вежестве и пороке? Взгляни, Лентул, на этих отцов города, блеск и гордость всего Рима! – Не совет римских сенаторов, а сборище бессовестных параситов и низких льстецов! – с от-вращением бросил Гней Корнелий Лентул Гетулик, наблюдавший за подобострастной суетой во-круг вошедшего. При этих словах маленькие черные глазки Макрона злобно сверкнули. Однако, справившись с собой, он сделал вид, что не расслышал оскорбления. – Хватит болтать! – крикнул он хрипло. – Я привез завещание Тиберия Августа и призываю прицепса сената зачитать его! Тотчас воцарилась тишина. Одного имени мертвого тирана было достаточно, чтобы каждый осекся на полуслове, вспомнив о страхе, накопившемся за двадцать лет. От этого оцепенения первым оправился Луций Вителий Непот; он уверенно приблизился к Макрону и произнес: – Приветствую тебя, благороднейший Макрон, и да будет прославлено на небесах величие Тиберия Августа, завещание которого клянусь прочесть и исполнить, даже если оно требует моей немедленной смерти. Он пожал руку Макрона и сразу же выпустил ее, чтобы в знак особого уважения к нему при-коснуться к собственным губам и ко лбу; затем, взглянув в сторону Валерия Азиатика, он переме-нил тон: – Видят боги, даже шуту Мнестеру далеко до иных сенаторов! Однако Макрон, словно не заметив ни явного заискивания, ни того, что прицепс сената готов был приступить к ведению собрания, поднялся на одну из самых высоких трибун и обратился к присутствующим с речью памяти Тиберия, которая скорее напоминала похвалу Гаю Цезарю, сыну Германика. Закончив ее и по-прежнему не обращая внимания на аплодисменты, он распахнул свою пепельную тогу, под которой тускло блеснули звенья кольчуги, и достал завещание мертвого императора: рукоплескания тут же сменились лицемерными вздохами большинства сенаторов. Согласно завещанию, тиран назначил равные права престолонаследия Гаю Калигуле Герма-нику и Тиберию Гемелу, отец которого, Друз, был отравлен ближайшим другом императора Сеяном. Наступила минута замешательства. Страх перед именем Тиберия, который только что заста-вил сенаторов восхвалять его, тот же самый страх теперь предостерегал их от власти слишком близкого родственника тирана. Колебания усиливались из-за выступления префекта претории, явно противившегося утверждению Гемела в качестве императора. Первым взял слово Вителий и стал превозносить достоинства Калигулы. К нему присоединился Сервий Сульпиций Гальба, за которым последовали оба консула, из-бранные на этот год, – Гней Ацерроний Прокул и Гай Петроний Негрин Понтийский, консуляры Секст Папиний Гальян, Гай Цестий Галл, Марк Сервилий Генин и многие другие сенаторы. Против были только Марк Юлий Силлан, Лентул Гетулик, Валерий Азиатик, Марк Анний Минуциан и несколько их сторонников, которые – во имя народа и сената – оспаривали право избирать верховную власть по произволу отцов города. |
