|
Широкий, великолепно вылепленный лоб этого человека обрамляла густая шевелюра, длин-ный прямой нос был слегка заострен книзу, щеки лоснились, так же как и маленький, мягко очер-ченный рот, под которым свисал двойной подбородок. Словом, у него была внешность благополучного обывателя, любителя тишины и обильной пищи; если бы не напряженный блеск его глаз, в этом человеке можно было бы предположить добродушный и самодовольный характер. В его одежде была заметна некоторая небрежность, хотя, судя по зауженной тоге, он при-надлежал к избранному всадническому сословию. Это были Валерия Мессалина, дочь Марка Валерия Мессалы Варбата, племянника сестры Августа Октавии, и Тиберий Клавдий Друэ, брат великого Германика. Он, соответственно, приходился дядей Гаю Цезарю Калигуле, новому императору Рима. Справа от Мессалины стоял Тит Прокул, высокий элегантный юноша из всаднического со-словия. Он старался предупреждать каждое ее желание. Клавдий что-то говорил голубоглазому человеку среднего роста с растрепанной густой ше-велюрой и столь же неряшливой бородой. Тот изредка отвечал, дружелюбно улыбаясь. Собеседником Клавдия был Луций Анней Сенека, сорокалетний мыслитель, автор при-знанных трудов по философии. Поодаль находились два вольноотпущенника: Паллант, управ-ляющий Клавдия, и Полибий, исполнявший обязанности его библиотекаря. Вокруг базилики теснилось столько разнообразного люда, что каждый зритель поневоле смешивался с толпой: надменная матрона обнаруживала рядом с собой куртизанку, блиставшая нарядом юная патрицианка оказывалась бок о бок с чумазой женой мясника, а благоухающий франт сталкивался с закопченным кузнецом или булочником. Мессалина, безучастно наблюдавшая за плебеями, которые снова и снова рукоплескали Ка-лигуле, казалось, была целиком погружена в свои мысли и не замечала ухаживаний Тита Прокула. В эту минуту Тиберий говорил с Сенекой об учении Александрины Социона и о его значе-нии, с точки зрения последователей Академии. – Сальве, Тиберий Клавдий Друз! Ты принадлежишь к славному роду Германика! Ты тоже имеешь право быть императором! Эти слова принадлежали молодому центуриону из девятнадцатого легиона, стоявшему перед ступенями базилики Порция. Клавдий, Сенека, Прокул, Полибий и все остальные мгновенно обернулись на звуки этого голоса, но, пожалуй, наибольшее впечатление он произвел на Мессалину, в глазах которой заиграл радостный блеск. Крепкому загорелому центуриону было лет около тридцати. Из-под шлема выбивались непослушные пряди черных волос. Дерзкий взгляд его останавливался то на Клавдии, то на Мессалине. Звали его Деций Кальпурниан. – Твои слова благородны, но безрассудны! – произнес с добродушной улыбкой Тиберий Клавдий, – увы, я не рожден для житейской суеты. Мой удел – уединенный труд среди мирных отеческих Ларов. Отдаю должное твоему великодушному пожеланию, но еще больше я благода-рен моей покровительнице богине фортуне, охранявшей меня от участия в государственных делах. На них я не променял бы и одного тома своей «Истории этрусков»! Клавдий был доволен своими словами, чего нельзя было сказать о его супруге. Нахмурив черные брови, она пробормотала презрительно: – Чтоб ты подавился своей «Историей этрусков»! – Книга хорошая, – примирительно заметил Полибий. – Но империя все-таки лучше! А Паллант едва слышно прошептал: – Клянусь Венерой Прародительницей, у твоей жены больше рассудка, чем у тебя, доблест-ный Клавдий! – Опять, как всегда, все вы сговорились против меня, – смущенно бормотал Клавдий. Он хо-тел разозлиться, но не знал, как это сделать. – Я требую, я умоляю вас, – добавил он почти плача, – оставьте меня в покое! Но Мессалина уже не могла удержаться. Не слушая мужа, она бросила Палланту: – Попал в самую точку! – Попала, – шепотом поправил ее Тит Прокул, который слышал ее предыдущую реплику. |
