Адилов тоже сбежал из зоны? Получается, что и Гошев с ними заодно… Что же делать?

«Дышать глубже, – заботливо шепчет мне Наташа. – И ни о чем не думать…»

Пронзив бедро, нож с отвратительным скрежетом вонзается в операционный стол. Тот вздрагивает, будто травмированная живая плоть, наклоняется, и я соскальзываю с его вздрагивающей поверхности…

Спасите!!!

– Вот и все. Сейчас боль поутихнет…

Просыпаюсь весь в поту. Надо мной смешливая сестричка со шприцем в руке. Оказывается, по распоряжению дежурного врача она сделала мне инъекщию обезболивающего. Поэтому боль и отступила. Вернее, притаилась, готовая в удобный момент снова кусать и жалить…

Настроение улучшилось. Ночной кошмар испарился, будто мираж в пустыне. Огляделся, прислушался.

– Фарид снова к ней подался!

Знакомый скрипучий голос принадлежит худющему человеку с нервно подрагивающими мышцами костлявого лица. Он лежит на кровати возле входа в палату и подозрительно оглядывает смятую постель в противоположном конце комнаты. Будто простыни и одеяло – вещественные улики, позволившие ему вычислить преступника. В руке крепко зажата дымящаяся сигарета… Интересно, как реагируют врачи и сестры на курение в палате? Или здесь это не возбраняется?

– А куда же еще? Когда дежурит Мариам, нашего кобеля впору на цепь сажать… Вира и – помчался заниматься любовью! Появится дежурный врач – майна в палату…

До чего же гулкий голосина у этого плотного парня, лежащего на соседней с курякой койке. Только батареей в бою командовать. Судя по всему, такелажник. Отсюда любимые выражения – вира, майна. На стройке он выкрикивает их крановщику, аккомпанируя голосу движениями рук… Отсюда и привычка размахивать ими и гулкий бас.

– Да, наш Фаридка – знатный кобель. Такого искать и не найти, – проштемпелевал оценку соседа куряка. – Может, и в больнице держат его не для лечения язв, а для… размножения…

Сведения постепенно накапливались. Значит, в плотно заселенной больничной «келье» живет неизвестный пока мне Фарид, удравший к какой то Мариам. Видимо, к медсестре либо санитарке.

Двое больных уже «приоткрыты», считай – наполовину знакомы. Третий, Фарид, на подходе. А остальные двое? Что они из себя представляют?

Привычка анализировать каждое слово, каждый жест сложилась за время многолетней работы в органах. О чем бы ни говорили окружающие меня люди, что бы ни обсуждали – ищу второй третий смысл, подвожу внешне невинный, казалось бы, разговор под мерки сыска.

На работе эта привычка помогала, но в быту, особенно – в пенсионном, мешает… Но сейчас – не быт, самая настоящая работа…

Прищуренный взгляд курильщика прошелся по палате и встретился с моим, вопрошающим.

– Здоров же ты спать, батя, – проскрипел худой мужик насмешливо. – Я уж подумал грешным делом: не откинул ли новый страдалец копыта? А ты, похоже, дышишь… С какой болячкой к нам положен?

Слова вылетают изо рта в клубах табачного дыма. Правый глаз прищурен, будто спрашивающий прицелился в меня и вот вот выстрелит из невидимого оружия…

– Сам толком не знаю… То ли осложнение после недавней операции, то ли заражение…

– Какая операция, какое заражение? В палате – одни мужики, баб не держим, потому можешь не стесняться…

Говорить о болезнях – будить уснувшую на время боль. Притаилась она в истерзанном теле, подавленная уколами и таблетками. Вспомнишь – поднимет зубастую голову и начинает рвать бедро на части.

Но отмалчиваться – не в моих интересах.