Все следующее утро сэр Харвей провел в тревожном ожидании, опасаясь возможных осложнений с Ромарой. По день прошел тихо, без происшествий, и он воспрял духом. «Наверняка эта дрянь убралась восвояси», — решил он.

На следующий день он был одним из многих, кто, прочитав в «Газетт» сообщение о свадьбе лорда Равенскара и Ромары Шелдон, пришел в неслыханное изумление. Сначала сэр Харвей не поверил своим глазам. Потом он подумал, что Ромара приехала в Лондон именно по этой причине.

Не желая осложнять свою жизнь ненужными проблемами, он спрятал этот номер «Газетт» подальше, чтобы он не попался на глаза Кэрил, и строго-настрого приказал слугам не пускать в дом посторонних, и прежде всего обитателей соседнего дома.

Но сэр Харвей не знал одной вещи, которая, несомненно, привела бы его в бешенство: его слугам уже хорошо заплатили, и они передали чемодан Ромары соседям.

Сэр Харвей, как и большинство богатых людей, не был добрым и щедрым хозяином. Он выгонял своих слуг за малейшие провинности, платил им за работу гроши и проявлял чрезвычайную скупость, когда надо было заказывать провиант для слуг.

Эта черта передалась ему от йоркширского деда по наследству, и все слуги относились к своему хозяину соответственно — они старательно выполняли свои обязанности, но никогда не считали, что должны при этом быть преданными и верными.

Записочки передавались из одного дома в другой, а сэр Харвей не имел об этом ни малейшего представления. А тот факт, что каждое послание из дома лорда Равенскара неизменно сопровождалось золотым совереном, делал процесс передачи простым и быстрым.

Между тем сэр Харвей стремился так или иначе избавиться от обузы, освободиться из «когтей Кэрил», но никак не мог придумать подходящего способа.

Однако сегодня, направляясь в Уимблдон, он выбросил из головы все мысли о Кэрил и изо всех сил изображал перед нордом Уиндовером приятного собеседника. Обычно тихий и спокойный человек, лорд Уиндовер имен одну, но непобедимую страсть: бывая в Лондоне, он все время проводин за карточным стоном. Его всегда с радостью принимали в Карптон-Хаусе, а принц Уэльский часто гостил у него в Беркшире.

Разговор по пути в Уимблдон, естественно, шел о предстоящем поединке. Бомбардир Том Бард, протеже виконта Гарсона, должен был сражаться с Джебом Солтом, чемпионом графства.

— Лично я ставлю на Барда, — заявил лорд Уиндовер. — Гарсон знает толк в боксерах, к тому же эти чемпионы слишком высокого о себе мнения и подозреваю, не всегда заслуженно.

— Думаю, вы правы, — ответил сэр Харвей, — пожалуй, я присоединюсь к вам.

Когда они добрались до Уимблдона, поле, на котором должен был проходить матч, уже было готово к приему многочисленных зрителей, и телеги и тюки с сеном расставлены в должном порядке по кругу. Здесь были друзья виконта Гарсона, блиставшие изяществом и светским лоском. Они все ставили на Барда. А вот местные дворяне и окрестные жители явно болели за Солта.

Лорд Уиндовер бросил поводья кучеру, и они с сэром Харвеем присоединились к другим господам, сидевшим на тюках сена вокруг ринга.

Едва они успели устроиться, как поединок начался. Сразу стало ясно, что бомбардиру придется сражаться изо всех сил и легкой победы здесь не будет. Действительно, прошел целый час, пока бомбардир, истекающий кровью и едва стоящий от усталости на ногах, из последних сил послал Джеба Солта в нокаут.

— Отличный матч! Выдающийся поединок! — раздавались отовсюду голоса.