Последние три шага он совершил в рывке и ударил монаха что есть силы тэкко чуть ниже затылка. Обычно таким ударом он перебивал противнику шею. Но к своему огромному удивлению промахнулся и, пролетев, словно через редкие кусты, был вынужден развернуться и атаковать монаха еще раз, с ужасом понимая, что опытный противник не даст второго шанса и что это счастье, если он, Баттусай, останется жив. Второй бросок привел его еще в большее изумление: это был не монах – это была его тень, сквозь которую при ближайшем рассмотрении проглядывали стволы деревьев. Тень таяла на глазах по мере того, как поднималось солнце. Вот от нее остался лишь контур. Вот ее можно было разглядеть, если только чуть-чуть смежить глаза. Потом она вовсе растаяла. Баттусай оторопело наблюдал: такой маскировке позавидовал бы любой синоби-мэцукэ. Ошарашенный, он сидел рядом с тенью и не мог прийти в себя, а главное – не знал, как в дальнейшем поступать со странным монахом. Он не знал, что это всего-навсего был один из приемов отпуска тени – гэндо.

Не придя ни какому конкретному решению, разбитый, как старая арба, и уставший, словно он весь день таскал камни, Баттусай вернулся домой и лег спать. Этот день был явно не его. Боги посмеялись надо мной, решил он, надеясь, что наступит новый день, который может быть удачнее предыдущего.

***

Деньги были на исходе, а посыльный, которого кантё Гампэй отправлял домой в Хаката, все не возвращался. Поэтому они с большой неохотой переехали в квартал горшечников Тоэ, где за три бу в день сняли весьма скромную хижину с глиняными стенами, которая когда-то служила загоном для овец. На полу жили блохи, а в дождливую погоду крыша сильно протекала. Спасал только огромный очаг в центре, который нещадно чадил.

– Чего ты валяешься?… Чего ты валяешься?! – возмущался кантё Гампэй, помешивая на листе железа кусочки съедобного растения коняку, которое в изобилии росло в саду. – Думаешь, деньги сами приплывут? Шел бы поискал по городу!

Это было актом отчаяния. Жалкая попытка изменить судьбы. Но бывший повар Бугэй и в ус не дул. Во-первых, не надо так громко орать о деньгах – вокруг сотни ушей, а во-вторых:

– Уже искали… – счел нужным возразить он. – А что толку-то?

Кантё Гампэй явно не понимал простых вещей: на суше он не кантё, а просто Гампэй, даже без денег и без приставки 'таратиси кими'. Ему давно пора сообразить, что связывает их всего лишь общее дело – сокровища, из которых Бугэй обещана треть. Поэтому я еще здесь. Но это еще не повод, чтобы орать. Вот возьму и уйду, злорадно думал Бугэй, ощущая, как в нем поднимается злобная волна: мало ты надо мной издевался, думал он. Возьму и сам найду этого подлого толстяка Язаки и заберу все себе. Просто мне лень! Хе! Эта мысль доставляла ему наслаждение. Ну и морда у него будет, представлял он себе лицо Язаки. Только где искать? О Натабуре, на которого случайно можно наткнуться, он почему-то думать не хотел, словно Натабуры в природе не существовало. Впрочем, в представлении повара Бугэй Натабура был настолько прост, что его ничего не стоило обвести вокруг пальца. Солдафон он и есть солдафон, самодовольно думал Бугэй. Он еще не видел настоящих хитрецов! Там, где прошел Бугэй, никому другому делать нечего!

О том, что Язаки и Натабура отправились в столицу, они узнали совершенно случайно от одного из асигару, который участвовал в последней охоте на эбису. Но перед этим они, несмотря на болячки и увечья боцмана Дзидзо и повара Бугэй, побежали на побережье, где джонка 'Кибунэ-мару' потерпела крушение, обшарили весь берег и окрестный лес, но, естественно, ничего не нашли.