|
– Понятно, – (тон вежливый, дружелюбный, хотя чувствуется, что собеседник интересен ей постольку поскольку). – Но ты, должно быть, в курсе, что мужчины и женщины здесь живут в разных полушариях? – Даже этого не знаю. Они шли по широкому – вроде больничного – коридору, когда из неожиданно распахнувшейся двери чуть ли не выскочил человек в серой тунике (Карлсен едва успел увернуться). – Ой, извините, – вздрогнув, спохватился тот, округлившимися глазами уставясь на Карлсена. – Вы кто? – Я с Земли. – Ой, а вы мне вообще показались прозрачным. Да, действительно, сходство с мужчиной чисто условное. Лицо человеческое, только голова грушевидной формы, как бы с обрезанной верхушкой, и едва заметным подбородком. Серый нарост вверху напоминал скорее гриб, чем волосы. Странной деталью внешности смотрелись зеленоватые глаза – можно сказать, вообще без углов, овальные как прорези в капюшоне. Пол определить затруднительно: голос мягкий, женственный, а черты (в особенности узкая щелка рта) будто специально лишены половых признаков. Но самое необычное – это огромный лоб, плоский и совершенно гладкий, словно вытесанный из куска мрамора, с лицом до странности вытянутым, как подтаявший воск. – С Земли? Откуда именно? – спросил человек, улыбнувшись с грустной добротой, с какой старушка улыбается малому дитю. – Из Нью Йорка. – Вы знаете Иммануэля Грауна? – Слышал о нем (Граун считался одним из самых выдающихся математиков в мире). – Карлсен сделал вывод, что перед ним сейчас один из тех самых «каджеков», о которых упоминал Крайски. Ригмар молча ждала, хотя чувствовалось ее нетерпение. Каджек этого, похоже, не замечал. – Вы понимаете его «теорему Геделя»? Глаза у него при разговоре периодически подергивались полупрозрачной пленкой – судя по всему, что то сродни морганию. – В принципе, понимаю… – Вам никогда не казалось, что его трактовка метаматематики относится также и к метафизике? – Граун недавно то же самое сказал на математической конференции. – В самом деле? – лицо расплылось в поистине обаятельной улыбке. – Я бы с удовольствием с вами побеседовал. Вы что сейчас делаете? – Вообще то я пыталась показать ему лабораторию, – вмешалась Ригмар. – Чудесно. Превосходная идея. Может, я этим займусь? Секунду казалось, что она уступит, но нет – покачала головой. – Лучше я. – Ладно, ладно, – досадливо согласился каджек. И тут же, преобразившись от яркой улыбки: – Рад познакомиться. Увидимся. – Повернувшись, он шагнул обратно в дверь, через которую вышел, вслед за чем появился снова, забыв, очевидно, куда направлялся. Карлсена случайная встреча порадовала: каджек чем то напомнил ему университетского преподавателя философии в Оберлине, известного своей редкостной рассеянностью. Да и Ригмар как то подобрела. – Меня что, насквозь видно? – поинтересовался он. – Насквозь. Он оглядел собственное тело: совершенно не просвечивает. – Хочешь узнать, коково здесь жить? – Д да, – кивнул Карлсен без особой уверенности. – Идем. Она завела его в помещение – по виду лаборатория (внешне оборудование мало о чем говорит) с кушеткой, изголовье которой снабжено циферблатами. Вдоль стен по верху светились синим стеклянные трубки, от которых книзу ответвлялись гибкие отростки, смыкаясь с приборами на серебристых металлических скамьях. Прибор разом и привлекал и настораживал: ажурное переплетение изящных стеклянных трубок придавало ему сходство с произведением абстракциониста. – Это энергия? – указал Карлсен на одну из потолочных трубок. |
