|
Никогда еще с такой ясностью не ему приходилось убеждаться, что восприятие каждого имеет сугубо свой ракурс. – Как именно? Если б не самоконтроль, Карлсен бы сейчас вспыхнул до корней волос. – Ты можешь быть откровенен, – подсказала она. – Более того, в этом вся и суть. Вздохнув всей грудью, Карлсен попытался вызвать в себе отстраненность ученого. – Когда я находился в своем теле, – заговорил он медленно, – ты мне виделась довольно чопорной, вроде школьной директрисы. Теперь, – он прокашлялся, – мне хочется тебя изнасиловать. Выражение он намеренно смягчил. На самом деле возобладать ею жаждалось так, как изголодавшемуся тигру вонзить клыки в кус мяса. Хорошо хоть, короткая туника скрывает то, что там творится ниже пояса. – Я знаю, – сказала Ригмар. – Мы и с ним менялись телами. От изумления даже неистовое желание чуть приослабло. – Вы с ним?? Как? – Мне надо было узнать, что значит быть особью мужского пола. – И как оно было? – Неприятное было ощущение, – взвешенно сказала она, – видеть женщин добычей, которую тянет сожрать, поглотить. У меня потом кошмары были. – Но что, разве нельзя что то с ним сделать?… – Карлсену подумалось о чем нибудь вроде кастрации, допустим, вживлении женских гормонов. Ригмар покачала головой. – Это невозможно, по двум причинам. Прежде всего, телами можно меняться только по согласию – иначе есть риск серьезного повреждения. Я пообещала, что не изменю его нервной системы. Во вторых, изменение зависит от ума. Если я не могу изменить ему ум, то это напрасная трата времени. Понятно, почему. Штат Теннеси как то принял закон о кастрации сексуальных преступников. Оказалось, бесполезно: они так и продолжали заниматься тем же самым. Они не видели себя иначе, а то, как человек себя видит, составляет его наисущественную часть. – У нас не так много времени. Мы с ним условились, только на десять минут. Так, вначале давай проверим твои соматические реакции. Ты чувствуешь какую нибудь явную разницу между восприятием своим и Грубига? Карлсен оглядел лабораторию. – Да нет… в целом никакой. Белые предметы, разве что, по краям окружены как бы спектром. – Ладно. Подойди теперь к окну. Он послушно подошел. Окно выходило в сад за лабораторией. Само обилие красок от цветущих кустов и клумб вызвало волну восхищения. Краски словно живые. – Чудесно! Техниколор какой то. – Это потому, что ощущения у него острее твоих. Карлсен оглядел до едкости броские, пестрящие цвета – даже сосредоточиться трудно. – Как тебе вон тот куст? – указала Ригмар. Посмотрев по ее пальцу, Карлсен ошеломленно покачал головой. – Это что за цвет?? – Мы зовем его «криль», – с улыбкой сказала она. – На Земле он известен, как инфракрасный. – Тепло? – Почти. Цветовой спектр у нас шире вашего. Одно из следствий повышенной гравитации. Теперь туда взгляни. И опять странная роскошь темных соцветий в окружении голубоватых листьев: сплошное изумление. Приняв их поначалу за темно синие, сейчас он различил, что такого цвета на Земле не существует: глубже индиго или фиолетового, и в то же время явно не тот и не другой. – Называется «дельфан». У вас зовется ультрафиолетом. – А вон там что? – он указал на цвет не то оранжевый, не то желтый, хотя так же отстоящий от них по цветовой гамме, как зеленый отстоит от синего. – Мы зовем его «галлекс». Что то из средних волн. Некоторые мужчины на этой планете различают, помимо этих, еще пять. То же самое в отношении вкуса и запаха. По вкусу у нас гораздо больший диапазон, чем у вас на Земле. |
