|
Но мать не могла это допустить. Бросившись вниз с башни, она искала лишь собственного освобождения. Будь она посильнее… — Но ты сильнее. — Я не прибегаю к его способности разрушать. Для меня этот дар — ничто. — Вот тут ты поступаешь мудро, должен признать. Я глубоко задумался над всем сказанным, пытаясь запечатлеть в памяти каждое слово, и, полагаю, мне это удалось. Наверное, она догадалась о моих намерениях, потому что печально заметила: — Но как мне позволить тебе покинуть это место, когда тебе столько известно и о нем, и обо мне? — Значит, ты предпочтешь убить меня? — спросил я. Шарлотта заплакала, уткнувшись лицом в подушку. — Останься со мной, — взмолилась она — Моя мать когда-то просила тебя о том же, но ты отказал ей. Останься со мной. Я могла бы родить от тебя сильных детей. — Я твой отец. Подобная просьба — просто безумие. — Какое это имеет значение?! — возмутилась она. — Вокруг нас нет ничего, кроме тьмы и тайны. Какое это имеет значение? Ее слова наполнили меня печалью. Кажется, я тоже заплакал, но очень тихо. Я целовал ее щеки и утешал, пытаясь внушить то, во что мы уверовали в Таламаске: есть Бог или нет Бога — мы должны быть честными людьми, мы должны жить как святые, потому что только в этом качестве мы можем восторжествовать. Но, слушая меня, Шарлотта рыдала все сильнее. — Вся твоя жизнь прошла впустую, — заявила она, — Ты ее растратил зря. Отрекся от удовольствий неизвестно ради чего. — Ты судишь поверхностно, — ответил я, — Мои книги, мое учение и были для меня удовольствием, равно как хирургия и наука были удовольствиями для моего отца, и эти удовольствия непреходящи. Я не нуждаюсь в радости плоти. Никогда не нуждался. Я не стремлюсь к богатству — и потому свободен. — Интересно, кому ты лжешь — мне или себе? Ты боишься плоти. Таламаска предложила тебе ту же безопасность, какой обладают монахи в монастырях. Ты всегда делал только то, что безопасно… — Неужели ты считаешь, что я был в безопасности, когда отправился в Доннелейт или когда поехал в Монклев? — Нет, это от тебя потребовало мужества, согласна. Как потребовалось оно для того, чтобы приехать сюда. Но я говорю о другом — о том, что ты старательно оберегаешь от постороннего вмешательства, о глубинах твоей души, которая могла бы познать любовь и страсть, но отказалась из страха перед ними, из опасения сгореть в их пламени. Ты должен понимать, что грех, подобный совершенному нынешней ночью, может только сделать нас сильными, независимыми и безразличными по отношению к другим, ибо наши тайны — это наши щиты. — Но дорогая, — сказал я, — я не желаю быть независимым и безразличным по отношению к другим. С меня хватит и того, что мне приходится быть таким в городах, где ведьм отправляют на костер. Я хочу, чтобы моя душа существовала в гармонии с другими душами. А наш грех сделал меня монстром в собственных глазах. — Ну и что теперь делать, Петир? — Не знаю, — признался я. — Не знаю. Но все равно ты моя дочь. Ты задумываешься над своими поступками, отдаю тебе должное. Ты размышляешь и все тщательно взвешиваешь. Но ты не страдаешь в должной мере! — А почему я должна страдать? — Шарлотта рассмеялась, — Почему я должна страдать?! — закричала она, глядя мне прямо в лицо. |
