– Слышь, Майкл, ты же не хо…

Я выстрелил ему в грудь. Потом поднялся, подошел поближе и выстрелил еще раз – в голову. Первый выстрел был смертельным, но я не хотел рисковать. Даже с подушкой грохот вышел ужасный, но я надеялся – соседи решат, что это пальнул неисправный глушитель или разорвалась петарда. Кстати, празднуют ли американцы Ночь Гая Фокса или нет? Я не помнил.

Гордо, в открытую я вышел из дома и небрежной походкой вернулся к «кадиллаку». На улице по‑прежнему было безлюдно, и, насколько я мог судить, ни одна живая душа не следила за мной из‑за тюлевых занавесок. Уже выезжая из поселка, я заметил, что стрелка датчика бензина стоит почти на нуле. Свернув к заправке, я залил бензина на пять долларов и снова двинулся к шоссе.

Я трижды сбивался с пути, пытаясь проехать на Манхэттен. Только в начале пятого утра я оказался наконец у своего дома на 181‑й улице, но останавливаться не стал. Проехав еще несколько кварталов, я бросил «кадиллак» в таком месте, где, как я твердо знал, им непременно кто‑нибудь заинтересуется, потом спустился к набережной и швырнул пистолет в Гудзон.

Завтра я попрошу Рамона достать мне новый «ствол».

11. В Вудсайд на поезде № 7

Смысл, во всяком случае, был такой, хотя сказано, конечно, было другими словами.

У Скотчи, однако, уже был готов ответ. Тогда скажи‑ка, умник хренов, проговорил он, какие есть еще хреновы варианты?

Я задумался, но так ничего и не придумал. Никакой альтернативы или, как выразился Скотчи, «хренова варианта». Ответа я не нашел до сих пор. Ни он, ни я не имели сколько‑нибудь значительного опыта общения с той или иной религиозной конфессией, и мы оба были смущены и растеряны. Разговор растревожил что‑то внутри нас, и Скотчи, к нашему взаимному облегчению, поспешил сменить тему, заговорив о девочках и шоколаде.

Сейчас я глядел на набережную и вспоминал о нем. К Бобу я не испытывал ни ненависти, ни сожаления – ничего. Как‑то раз Скотчи потребовал, чтобы мы с Фергалом принесли клятву верности, и потом, повиснув на «колючке» тюремной ограды, заставил меня повторить свое обещание. Нет, не словами… Слова ему были не нужны. И я пообещал – тоже без слов, – и это обещание, связавшее меня и Скотчи, оказалось теперь сильнее, выше любых нравственных норм. Нет, не то чтобы моральные проблемы вообще не стоили того, чтобы над ними задумываться, – дело в общем‑то было не в этом. Дело было в том, что наш со Скотчи спор с самого начала имел не отвлеченное, а вполне конкретное содержание.

И вот теперь Боб был мертв; осталось еще двое, и горе тому, кто попытается помешать справедливому мщению.

На следующий день я остался дома, заказав из «Каридад» на 180‑й улице яичницу с бананами, рис и тушеные бобы. День выдался туманный и пасмурный, а потом начался дождь; он заслонил своим колышущимся покрывалом угрюмый Гудзон и серые очертания нью‑джерсийского побережья, оставив на виду лишь ближние опоры подвесного моста, и пейзаж сразу стал как‑то уютнее. Глядя на туман, в котором тонул призрак моста, легко было представить себя где угодно. Вашингтон‑Хайтс с его серо‑голубыми красками на глазах истаивал, превращаясь в замшелые скалы. Огни караванов спускались к реке. Позвякивая колокольцами, брели в темноте стада буйволов. На дальнем берегу угадывалось присутствие невидимой крепости. Паломники собирались на отмелях, чтобы поклониться исчезнувшему солнцу и омыться от грехов: садху неспешно погружались в илистые волны, а дети, зайдя в воду по пояс, плавали и плескали друг на друга водой и осколками разбитой луны. Еще дальше горели на берегах погребальные костры из сандала, и плотный дым, который, застилая небо, поднимался над их четкими, словно нарисованными тушью на золотом фоне решетчатыми остовами, казался физическим доказательством истинности учения о переселении душ.