Я открываю дверь и кричу в комнаты:

– Мышка, приведи себя в порядок. У нас гости!

Я слышу, как она просыпается и, все еще сонная, неуверенно шлепает в ванную, чтобы накинуть какую‑нибудь одежду.

Ее трусики валяются в коридоре, и я, приоткрыв дверь ванной, просовываю их внутрь.

– Твой фиговый листочек, – говорю я в щель.

– Что?

– Трусики.

– Галантен, как истинный ирландец, – говорит она и целует мне руку.

Ратко видит, что я улыбаюсь, и смеется как Санта‑Клаус: ему нравится смотреть на нас с Бриджит.

Я сажусь рядом с ним. Бриджит выходит из ванной в моих джинсах и в моей майке с портретами «Андертоунз». Выглядит она, разумеется, совершенно потрясающе.

Ратко Ялович наливает нам виски. Когда у него хорошее настроение, он обычно наливает мне из бутылки, в которой плавает золотой лист, но сегодня жарко, к тому же жена с утра наехала на него из‑за мышей и тараканов, поэтому сегодня мы пьем какой‑то мерзкий суррогат. За стаканчиком Ратко рассказывает нам о своих проблемах, которые имеют сугубо личный характер и касаются его жены и ребенка. Строго говоря, это вообще не проблемы. Я делаю попытку решить их оптом с помощью банальнейших советов и избитых фраз, чем Ратко, кажется, остается доволен; во всяком случае, он совершенно искренне меня благодарит.

Некоторое время мы говорим о погоде, потом Ратко начинает расспрашивать Бриджит о ее жизни. Ее ответы нейтральны и носят общий характер, и я понимаю, что они адресованы и мне тоже.

Я спрашиваю Бриджит, не хочет ли она вздремнуть, пока мы разговариваем, но она качает головой. Ей нравятся новые люди. Впрочем, в благодарность за мою заботу она целует меня в щеку.

– Вы замечательно смотритесь вместе. Вам надо держаться друг друга, – говорит Ратко. От выпитого он уже слегка захмелел и сделался сентиментальным, но его слова странным образом отвечают моим собственным мыслям, и мое сердце наполняется нежностью к Бриджит. Быть может, характер у нее и не сахар, но она очень мила, ласкова со мной, и второй раз такую вряд ли встретишь.

– Ее лоно как будто создано для материнства, – говорю я.

Бриджит смеется, мы с Ратко тоже улыбаемся.

– Нет, – возражает Ратко, – вам нужно уехать из города куда‑нибудь в деревню, на природу.

– Мы могли бы отправиться в Калифорнию, – говорит Бриджит. – Или на Гавайи. В любое место, где много солнца и близко океан.

– Я не против, – говорю я и смотрю на нее, и Бриджит берет меня за руку.

– Какая она, Югославия? – спрашивает она у Ратко, зная, что вопрос доставит ему удовольствие.

– О, это прекрасная страна! Там есть золотые песчаные пляжи, горы, прозрачные реки… Мои родители родом из‑под Ниша, где родился Константин Великий.

– Мы могли бы поехать туда, – задумчиво говорит Бриджит.

– Нет, – твердо отвечает Ратко. – Лучше вам ехать в Ирландию.

Словно для того, чтобы подчеркнуть свои слова, он подается вперед и звякает своим стаканом о мой.

– Да, мы могли бы отправиться в Ирландию! – восклицает Бриджит. Похоже, идея Ратко пришлась ей по вкусу.

– Мне казалось, ты хотела поехать туда, где светит солнце, – замечаю я.

– Неужели в Ирландии никогда не бывает солнечной погоды? – говорит она.

Я качаю головой, и Бриджит снова смеется,

– Никогда‑никогда? – спрашивает она.

– Никогда, Мышка. Особенно летом, – говорю я. – Как ты думаешь, почему там все время идет война? Это погода виновата. Действует на психику.

Но она не слушает.