|
Если что, вломим. Главное, чтоб врасплох не застали. — Вломите? — переспросил Игорь. — Ну да, — фыркнул парень. — Из эстонцев вояки никакие. — С чего ты взял? — Это все знают. Игорь вспомнил, как хладнокровно офицер застрелил пытавшегося сбежать пленного. Но покосился на хиппующего дозорного и не решился втолковывать ему то, что эти «никакие вояки» сметут весь их Вудсток за четверть часа. Вскоре показался лагерь. Тут действительно было много людей. После того, как Морозов ушел из Таллина, он впервые видел столько народу в одном месте. — Осторожно тут… Под ноги глядите, — пробормотал парень. — Тут… туалет как бы… Пространство вокруг лагеря было и впрямь густо «заминировано», отсутствие централизованной власти, выдаваемое за достоинство, на деле оборачивалось изрядным бардаком. По крайней мере, санитарная обстановка оставляла желать лучшего. Сам лагерь располагался на большом поле. Поднимались к небу столбики дыма от костров, около жилищ готовили еду. Тут были старые брезентовые палатки, простенькие шалаши из веток и травы, странные и уродливые постройки из неведомо где взятого пенопласта. А некоторые спали вообще под открытым небом. Игоря провели к центральной группе палаток, где жили семьями. Морозов увидел детей. Какая-то девочка, постарше Ани, попыталась разговорить Колю, но тот насупился и отошел. Игоря помучили расспросами полуголые мужчины и женщины, которые, видимо, претендовали здесь на роль старейшин. Морозов честно рассказал о себе все. Откуда он, и почему с ним столько детей. Осторожно упомянул о своих встречах с армией, намекнул о концентрационных лагерях. Сказал, что Таллин, по слухам, оцеплен, и сейчас там идут зачистки. Когда он сообщил, что собирается идти в Россию, собрание оживилось. Как понял Морозов из сбивчивых объяснений, все беженцы собирались именно туда, потому что слышали, будто за Нарвской заставой жизнь несравненно лучше, чем тут. И еда есть, и работа, и вообще «сохранилась инфраструктура», потому что там ребята с головой дружат. Игорь поинтересовался, был ли кто-нибудь там лично, но ему сразу же назвали несколько ничего не значащих имен тех, кто там был и все видел своими глазами… С эстонской армией некоторые беженцы тоже сталкивались, но до реального противостояния дело не доходило. Северо-восток Эстонии традиционно был русскоязычным, поэтому новому национальному порядку тут было почти не на кого опереться. В лагере царила непонятная Игорю эйфория. Почти каждый был готов драться «с этими», но что делать в случае, если на них действительно нападут, не знал никто. Еду добывали по принципу: кто что поймал, тот то и съел. Слава богу, людей не жрали. Природа вокруг позволяла жить не впроголодь: рядом протекала река, было несколько озер. Кто умел — ловил рыбу. Кто не умел — собирал лягушек и разные травки. Редкие охотники, люди умевшие ставить ловушки и добывать вкусную дичь, были в почете. Многочисленные одинокие женщины вились вокруг таких завидных мужиков, как пчелы вокруг меда. Это действительно напоминало Вудсток. Многие курили то ли дикую коноплю, то ли какую другую дурь, найденную благодаря «травникам-самоучкам». Когда Игорь спросил, а чего же, собственно, все ждут? Ему ответили, что, мол, вот-вот, уже совсем скоро, они соберутся все вместе и пойдут табором в сторону границы. Потому что вместе легче, и вообще в единстве сила. Морозов поставил небольшой шатер из кольев и покрывала на краю лагеря. Дети забрались внутрь и притихли. Андрюшка высказался за всех. — Пап, а мы тут надолго? Мне… нам не нравится. — Скоро пойдем, — пообещал Игорь. — Немного отдохнем и пойдем. Игорю становилось все хуже и хуже. Простуда прогрессировала, любое движение было в тягость, от частого кашля болела грудь. |
