— Это было… дай подумать… не вчера… позавчера? А, нет, третьего дня! — Татьяна Викторовна отложила книжки на стоящее в прихожей трюмо. — И не днем, а вечером. Стемнело уже, я потому вашего хахаля и не разглядела.

Нате вам, этот хахаль уже наш!

Бабка потянула дверь на себя, а я ее придержала:

— Точное время не скажете?

— Я кто тебе, советское радио «Маяк»? «Московское время — восемь часов!» — голосом бодрого диктора пробасила Татьяна Викторовна. — Хочешь знать точное время — фифу вашу спроси. У ней на шее во-от такенная золотая луковица висела!

С этими словами бабка все-таки закрыла дверь, оставив меня во мраке — лампочку на лестнице снова кто-то вывернул — и недоумении: какая еще луковица на шее?

Вопрос я переадресовала тетушке:

— Я не поняла, Марфинька пленилась эко-стилем и украшает себя плодоовощной продукцией?

Ирка поперхнулась супом. Тетя Ида приподняла аккуратно выщипанные брови:

— О чем речь?

Я согнала со стула кота, села за стол, придвинула тарелку, сунула ложку в жаркое и ответила:

— О луке.

— О каком именно луке? — Тетушка была похвально невозмутима.

— Да, о каком? — откашлявшись, включилась в беседу Ирка — совладелица фирмы, торгующей семенами и саженцами. — Бывает репчатый лук — желтый, красный, белый, ялтинский — это розово-фиолетовый, лук-шалот, лук-порей, зеленый лук, сибулет…

— И чем из этого могла, по-твоему, украсить себя наша благородная дама?

Подруга осеклась.

— А бабка снизу сказала: у нее на шее висела здоровенная золотая луковица! — закончила я и принялась за еду.

— Соли не добавить? — спросила заботливая тетушка. Я помотала головой, и она вернулась к теме: — Думаю, здоровенная золотая луковица — это брегет. Марфинька взяла моду носить его на шее, на бархотке, что совершенно бесполезно и даже вредно. Лента недостаточно длинная, чтобы можно было посмотреть время, а брегет слишком дорогой, чтобы носить его напоказ.

Она наконец утратила спокойствие, всплеснула руками:

— Она гуляла с антикварными золотыми часами на шее вечером, одна! Какое глупое ребячество!

— Погоди. — Я положила ложку. — А почему Марфинька гуляла одна? Это же было третьего дня, ты говорила — тем вечером вы вместе ужинали, а потом ты даже ночевала у подружки!

— И ужинала, и ночевала, — подтвердила тетушка. — Но поначалу мы разминулись: я пошла к Марфиньке, а она нетерпеливо направилась мне навстречу…

— И дошла аж до самого дома на Петроградке?

— А что тебя удивляет? Понятно же: плыла, сверкая золотым брегетом на шее, ловила восхищенные взгляды и не могла остановиться. — Тетушка покачала головой. — Что еще хуже, она и назад, до своего дома на канале Грибоедова, топала ножками, уже вовсе в потемках! И ужин у нас был поздний, что в нашем возрасте тоже нехорошо…

— Момент! — Ирка перестала хлебать вкусный рассольник и подняла голову, устремив на тетю Иду неожиданно острый взгляд. — А я правильно поняла, что все это происходило тем самым вечером, за которым последовала наша общая варфоломеевская ночь? Ну, когда Васину квартиру разгромили, эту отстоял Волька, а у Федоскиной в кладовке сам собой образовался пришлый труп?

— Красиво излагаешь! — невольно восхитилась я.