Он встал, и кухня вздрогнула, на миг потеряла очертания – пришлось схватиться за край стола чтобы не упасть.

Сквозь всколыхнувшийся в ушах шум Виктор смутно расслышал короткое ругательство Мартина и злой звон бьющегося фарфора. Когда он открыл глаза, на темном полу разметались брызгами белоснежные осколки чашки.

И почему то это показалось правильным.

…

Сон был дурной и вязкий, забивающий нос и горло. В нем не было образов, людей или изуродованных сознанием воспоминаний, только постоянное чувство обреченности и тоски.

Мартин наблюдал за бредящим воспитанником, сидя в проеме. Манжета блестела свежей чернотой – он не выдержал, попытался сделать сон спокойным. Убеждал себя, что так нужно для спасения Оксаны, что выспавшимся Виктор не так опасен, но в глубине души знал, почему это сделал, заработав еще десяток седых волос.

Но ничего не вышло. Мартин не знал, почему на этот раз его жертвы оказалось недостаточно. Может, Мари была права, и кровь его – холодная и горькая – действительно теряла силу.

В спальне висели часы, черный круг с белыми рисками. Словно светлые обои просачивались в невидимые желобки, на которые по очереди указывали безжалостные стрелки.

И может их едва слышное назойливое тиканье не давало Виктору спать спокойно.

…

Когда Виктор проснулся, в комнате было темно и пахло сырым асфальтом и водой – шел дождь. Тополь, растущий за окном, касался стекла шуршащими ветвями – словно пустая сеть, дрожащая в черной воде.

Лера лежала на краю кровати, там, где обычно спала Ника, и смотрела ему прямо в глаза.

– Не спится? – хрипло спросил он. Она только покачала головой.

Несколько секунд они словно впервые разглядывали друг друга – в темноте терялись их различия, и Виктору казалось, что он смотрит на собственное лицо. Женское, но беспощадно схожее, как отражение.

– Мы ее потеряли, – прошептала Лера, разбив морок. – Нечестно, Вик. Не получилось семьи – сначала ты меня забыл, а теперь ее забрали… А ведь я и не старалась чтобы получилась.

– Я тебя никогда не забывал.

– Ненавижу когда ты оправдываешься.

Он придвинулся ближе, накинул ей на плечи одеяло. Она с готовностью прижалась к нему, обняла холодными руками за шею и замерла. Виктор закрыл глаза и приготовился защищаться, но Мартин ушел. Не просто спал и не видел – ушел, предоставив ему право выбирать, что делать дальше. Стыд неприятно кольнул где то под горлом – он вечно путал порядочность Мартина с ханжеством – но тут же погас.

– Я ее найду. Обещаю, все будет хорошо…

Холодная кожа, теплая хлопковая ткань, мягкие волосы с жесткими концами – до противоречий, их которых она состояла можно было дотронуться. И это завораживало и от чего то казалось правильным.

– Ты скоро снова меня бросишь, – она словно не услышала последних слов. – Я поняла, как тебя увидела, ты как будто… уже на краю стоишь… глаза больные, и…

– Я там… девушку убил, – признался Виктор. – В том театре «Дожди» ставят, я поперся смотреть… как будто не знал, чем закончится. Они добавили в финал сцену с Мари… Я готов был на сцене зарезать девчонку, которая ее играла, но она меня увидела и бросилась бежать… на парковке догнал. Хотел бы не догонять.

– Зарезал – и черт с ней, – выдохнула Лера ему в плечо. – Подумаешь, какая то девчонка из паршивого театра…

– Я правда хотел бы… чтобы она сбежала. Не потому что до сих пор не знаю, куда труп дел и его могут найти. А потом… потом я хотел убить Нику.

– Ты каждый день хочешь ее убить.