В той комнате давно почти не осталось белого цвета.

Виктор помнил, когда появилась на белоснежной стене первая струйка черной крови. Мартин тогда зарезал свинью. Воспоминания горчили и тянули мучительной тоской. Хотелось выть и биться головой об этот чистый, белый ламинат, лишь бы вытрясти все воспоминания, жгучие, жалящие и такие недосягаемые.

«Что я сделал?!»

Мартина не было слышно. Он не чувствовал его присутствия, и мир вдруг посерел. Мартин не любил его и раскаленной искры под сердцем не стало, а вместе с ней не стало и красок.

– Ну, что с тобой такое, дружочек?

Лера стояла в дверях, держа в руках две белоснежные кружки. Она обрезала волосы под каре и на ее лице не было косметики. Мартин заметил на ней бархатный темно зеленый жакет. Он усмехнулся про себя, но не стал делать никаких выводов.

Виктор улыбнулся ей и протянул руку. Мартин почувствовал, как колыхнулось в измученной душе что то теплое и мягкое.

– Приятные воспоминания.

Лера подошла к нему и провела рукой по его волосам. Он, поймав ее за запястье, прижался к ее ладони щекой.

– Ты от приятных воспоминаний сидишь и смеешься, как умалишенный?

– Именно так.

Фыркнув, Лера села напротив него. Взяла за руки, вложив в них чашку.

– Все и правда изменилось, когда ты вернулся. Мне всегда казалось, что ты способен навести порядок в нашей жизни. Даже мама почти не пьет, смотрит на тебя с таким умилением…

– Не говори мне про маму, – скривился он.

Лера улыбнулась. Ушел из ее внешности отпечаток озлобленной затравленности, будто стек с кожи вместе с вульгарным макияжем. Если и горел на ее лице след пощечины, то она умело это скрывала. Кажется, Виктор и правда смог принести в этот дом гармонию и покой. Но не смог принести его в свою душу – он отчаянно тосковал.

Виктор думал о том, что все могло бы быть по другому. Что они с Мартином перемыли бы все окна, переклеили бы обои и повесили чистые занавески. Мартин бы подружился с Лерой сразу, он нашел бы теплые слова и правильную улыбку, и ни за что не поднял бы на нее руку. В доме бы не было столько денег, сколько есть сейчас, не было бы дорого ламината и штукатурки. Все было бы просто, честно и правильно, как Виктор всегда и хотел.

Но он выбрал другую дорогу.

Он оказался гораздо хитрее, расчетливее и удачливее своих коллег. Если другие работавшие с Дмитрием быстро попадались с очередной партией и отправлялись в тюрьму, то Виктор, подходивший к любой задаче творчески и обстоятельно, до сих пор не привлекал к себе ненужного внимания.

Он думал о том, что Мартин бы ни за что не одобрил такого способа заработка. Ни за что не одобрил бы способы тратить эти деньги, ведь они не ограничивались ремонтом квартиры.

Лера взяла его за руку, нарушив прикосновением течение безрадостных мыслей.

– Послушай, тебе правда это нужно? Я помогала тебе, как ты просил, но я не вижу, чтобы ты был счастлив.

– Мне это нужно. Давай не будем об этом, – отрезал он.

– Ладно. Хорошо. Тогда скажи мне, милый брат, среди твоих бесконечных имен и кличек есть что то на «М»?

– Что?..

– Письмо пришло. Кому то «М». Я внутрь заглянула, там мужчине адресовано, и судя по стилю, это вряд ли писали маминому Марату.

– Ну давай посмотрим, – усмехнулся Виктор, протягивая руку.

На желтоватой бумаге был нарисован журавль. Огромная белоснежная птица, изогнув шею, обнимала крыльями небольшое свободное пространство в центре листа.