На желтоватой бумаге был нарисован журавль. Огромная белоснежная птица, изогнув шею, обнимала крыльями небольшое свободное пространство в центре листа. Там и было написано короткое послание. Для Виктора эти слова ничего не значили. Он мог поклясться, что никогда не писал ничего, на что можно было бы ответить подобным образом.

Но он точно знал, кто мог писать.

Мартин. Это он протянул из темноты руку, чтобы привычно коснуться его, а потом сжать теплые пальцы на его горле. Мартин, которого было так легко любить, даже не видя и не зная его.

Сам Мартин ощутил, как что то липкое шевельнулось в душе Виктора, тщательно задавленное и явно скрываемое.

Похожее чувство возникало у него, когда он думал о сестре. Мартин пообещал себе разобраться с этим позже.

Между тем комнату начал заволакивать туман.

…

Мартин, усмехнувшись, сделал глоток из чашки с холодным кофе.

– А теперь – правду.

– Что?

Виктор казался возмущенным, но Мартин не верил его лицу.

– Послушай, я знаю тебя всю свою жизнь, с самого твоего детства. Неужели ты правда считаешь, что сможешь продать мне свои стерильные фантазии за реальность? Или ты пробуешь, чтобы понять, можно меня обмануть или нет?

– Как ты понял?

– В окне был белый свет. И больше ничего. Я досмотрел, что ты хотел мне показать, а теперь, будь так добр, скажи мне правду.

– Правда, Мартин… Ты не хочешь знать правду.

Мартин улыбнулся. Поставил чашку на стол и подался вперед. Он успел заметить, как отражение отшатнулось от него прежде, чем комната опрокинулась.

…

Впервые Мартин встретил сопротивление при попытке что то узнать, и впервые это не имело для него никакого значения.

В хаосе памяти проносились обрывки воспоминаний, подавленных, забытых, интимных и поверхностных, ярких и почти поблекших. Многие из них были важны и давали ответы на вопросы, которые Мартин задавал себе с той самой минуты, как выбрался из застенка сознания Виктора. Но он отметал их, успев только едва коснуться – ему нужна была другая память.

Но даже из этого калейдоскопа красок и эмоций Мартин успел почувствовать, каким человеком стал Виктор. Эмоции растекались градиентом – от ледяной жестокости, от физической жажды причинения боли, похожей на забивший горло и исцарапавший пальцы песок, до смолянистой тоски, заливающей сознание. От нее рождался в груди животный вой, и вырывался из горла придушенным хрипом. Мартин никак не мог подавить в себе сочувствие, когда ощущал такое отчаяние. Что то рвалось в нем, сжатое за горло ледяными пальцами долга и морали, придушенное реальностью, и все же неистребимо бьющееся в сердце.

Но были другие воспоминания, утопившие любовь черным и обжигающим.

…

Девушка в белом пуховике и красной шапке. Ее зовут Дара, и она не любит, когда ее зовут Дашей. Она похожа на Ришу, словно ее родная сестра. Виктор не любит ее. Не может заставить себя любить, и все чаще испытывает раздражение, чувствуя, что заменяет то, что ищет подделкой. Он всегда был чувствителен к любой лжи, и это колючее ощущение неотступно преследует его, когда Дара рядом.

Воспоминание – поцелуй в неверном свете уличного фонаря, девушка счастливо улыбается и смахивает пушистые снежинки с ворота его пальто. Виктор прижимает ее к себе и впервые думает о том, что ненавидит эту девушку. Что она лжет ему самим своим существованием.

Мартин не мог понять, где в этом хаосе кончаются воспоминания о прошлой жертве и начинаются воспоминания о новой. Он хотел знать, что случилось с Дарой, но ему уже был известен конец истории – Виктор убил ее. Мартин видел его стоящим над телом на берегу реки. Видел, как в серых волнах растекался красный цвет.

Эти воспоминания были ему нужны. Он тоже был виноват в смерти Дары, как человек, воспитавший убийцу и не сумевший ему помешать.