Его словно не существовало – Виктор не видел его, не чувствовал присутствия и не мог вспомнить, просыпался ли по ночам. Он спросил Нику, и она ответила, что он спал так крепко, что реши она удавить его подушкой – у нее бы получилось. Но она всегда легко врала и верить ей не стоило.
Впрочем, о подушке она явно говорила правду.
Простуда действительно прошла к концу второго дня. Мартин по прежнему не появлялся, и Виктора начинало это раздражать.
– Я согласен, слышишь? Поехали, – сказал он утром третьего дня. Он сидел на кухне и боролся с мучительным желанием напиться. Все эти три года он не отказывал себе в алкоголе, но теперь ему нужно было ясное сознание, чтобы слышать Мартина.
А он молчал. Впервые за всю жизнь Виктор начал всерьез сомневаться в собственном разуме. Даже во время приступов он был уверен в реальности происходящего. Но сейчас все было по другому.
Спросить у Ники, существовал ли когда нибудь Мартин? Она говорила с ним, видела его. И она ответит «да», потому что до этого говорила с Милордом, которого он придумал специально для нее. Может быть, и Мартина он придумал для себя когда то в детстве и никогда его не существовало?
– Мартин?.. – тихо позвал он, чувствуя себя полным идиотом.
– Что, окончательно головой поехал? – раздался за спиной мрачный голос Леры.
– Если бы я поехал головой окончательно, солнце мое – ты бы узнала об этом первая, – ответил он, оборачиваясь.
Лера стояла на пороге в пушистом сером халате и дурацких разноцветных тапочках, хотя к мрачному взгляду и стоящим дыбом выбеленным волосам больше подошел бы черный шелковый пеньюар, который Виктор ей когда то подарил.
Она пыталась раскурить первую за день сигарету и бестолково щелкала зажигалкой.
Звук раздражал, царапая воспаленное сознание. Виктор, поморщившись, забрал у нее сигарету и прикурил сам. Протянул сестре, задумчиво наблюдая, как тлеет рыжая точка, и как ее губы касаются фильтра там, где только что он прикоснулся своими.
– Угу, спасибо. Собрался куда то? Видела, ты сумку собираешь.
Она звенела чашками, не выпуская сигарету. Руки ее едва заметно дрожали. Виктор подумал, что если уголек упадет в чашку – придется перемывать, а значит, день окажется безнадежно испорчен. Мысль раздражала, а Лера будто специально раз за разом проносила то чашку, то банку с кофе в опасной близости от сигареты.
– Да, скорее всего. Лера, скажи мне, я сумасшедший?
– Конечно, – пожала плечами она, ставя чашку на привычное место. – Что за глупые вопросы, ты в ванной топишься дважды в неделю, свел с ума собственную любовницу, и ты же знаешь, что она мечтает тебя прирезать?
– Конечно, это я внушил ей эту светлую мысль.
– И ты еще спрашиваешь, сумасшедший ты или нет. Не знаю, что ты в своей деревне делал, но более поехавшего мудака я в жизни не встречала.
– В театре играл, – лениво отозвался Виктор, пробуя кофе.
– Я всегда знала, что искусство – зло, – меланхолично отозвалась Лера. – Слушай, ты не хочешь побыть хорошим старшим братом и сходить к сестре в школу?
– Оксана разве не бросила? – слегка удивился он.
– Господи, Вик, мы живем в одном доме, нельзя же настолько ее не замечать. Она не самый плохой человек, просто беспросветно тупая.
– Она мне отвратительна, – поморщившись, признался он. – Вообще вся, начиная от голоса и внешности и заканчивая характером. Не понимаю, как наша с тобой сестра могла вырасти таким ничтожеством, но я не желаю… в общем, если у учителей какие то претензии – пускай с ними разбирается мать. |