Но что, если они ни в чем виноваты не были?

«Отыгрывать назад все равно поздно», – с усмешкой подумал он, ставя на подставку опустевшую чашку.

– Долго думаешь, – голос Леры вдруг показался ему не менее отвратительным, чем голос Оксаны.

– Хорошо, я заберу ее. А может, ты мне захочешь составить компанию, милая сестра? – усмехнулся он.

– Ты хочешь избавить меня от своего общества и спрашиваешь, не хочу ли я подольше им насладиться? – скептически спросила она. – Увольте, дорогой брат. Хочу хоть раз помыться, не боясь, что тебе срочно приспичит топиться и мне придется смывать шампунь в раковине на кухне.

– Я же извинился, – поморщился он. Воспоминания были не из приятных, к тому же привычный ритуал самоистязания сильно отравлял густой запах клубники со сливками.

– Толку мне с твоих извинений, еще и облапал, пока выставлял. Короче, хочешь ехать, еще и со своей полоумной – скатертью дорожка.

Виктор вспомнил, как из последних сил швырял Лере в коридор полотенце, борясь с желанием оставить дверь открытой. Об остальных своих желаниях в тот момент он старался не вспоминать. Признаваться себе, что разбудило в душе прикосновение к горячей обнаженной коже, оказалось неожиданно неприятно, хотя Виктор давно считал себя законченным подонком.

Он даже не заметил, как Лера ушла с кухни, оставив его в прокуренном полумраке.

– Куда мне ехать то, скажи?! – спросил он Мартина.

Но ответа не было. Он остался один, словно и не было этих нескольких дней после возвращения Мартина.

«Может быть, он действительно умер, а его возвращение мне только померещилось?» – мелькнула паническая мысль.

Такой исход разрушил бы все. Весь его план, всю суть игры, весь оставшийся в жизни смысл. Если это так – останется задушить Нику и удавиться самому.

И Леру заодно.

– А если я сейчас зайду в спальню и сломаю Нике пару пальцев – тоже будешь молчать? – решился он.

Он не почувствовал ни одной ответной эмоции. Может быть, потому что Мартин ему не поверил. А может быть потому, что Виктор окончательно обезумел.

И почему то вместо злости в этот момент пришла щемящая, липкая тоска. Вяжущая, безысходная тоска, растекшаяся по венам ледяной слизью. Внезапно в душе зажглось нестерпимое желание набрать ванну, на этот раз с горячей водой. Достать из тайника за плинтусом в комнате бритву, ту самую, которой он когда то перерезал Мари горло. Лечь в горячую воду и водить лезвием от запястья к локтю, отдаваясь щемяще сладкому чувству, с которым вытекает холодная дрянь. Ему стало бы гораздо теплее, он был бы счастлив, как в детстве, когда Мартин рассказывал сказки и выпускал светящихся бабочек в темноту, которая переставала быть страшной…

«Я напишу тебе адрес», – раздался голос Мартина. Виктору на секунду показалось, что он чем то ужасно доволен, но в следующее мгновение эмоции сменились отчетливым полубрезгливым равнодушием.

– Мать твою, Мартин, какого ты творишь?!

«Выходил погулять. В твоих условиях не было „замуровать себя в комнате“».

Виктор прикрыл глаза. Мартин сидел в проеме, заведя за спину левую руку. Его лицо оставалось невозмутимым, и Виктор почувствовал, как в душе шевельнулась тьма.

Этот человек с непроницаемым взглядом, болезненно бледный, с прилипшим к лицу презрительным выражением – его, Виктора, выражением! – сейчас не вызывал никаких чувств, кроме звериной ненависти.

Достать. Дотянуться в темноту, в недосягаемую белизну проема…

– Ника едет с нами, – улыбнулся он.