«Я… я не…»

«Ты помнишь, – голос Мартина был полон беспощадной горечи, которая не давала солгать. – Ты все помнишь. Что ты ответил мне?»

«Я назвал тебя лицемером. Сказал, что спасу кого то от Ришиной участи».

«Так почему ты сейчас удивляешься тому, что я умираю?»

Виктор закрыл лицо руками. Тоска рвалась из тела, выгрызая себе путь – из груди, из горла, из глаз. Слишком большая, чтобы уместиться в этом теле. Потому что тело было одно, а тоска – общая с Мартином, и он не мог прогнать ее. Они не могли помочь друг другу.

Виктор глухо застонал. Даже та его часть, которая желала боли, замолкла, доверху наполненная этой тоской.

Изможденный, выглядящий умирающим Мартин в заляпанном кровью сюртуке оказался не той болью, которой желала бы хоть одна сторона его существа. Он представлял его побледневшим, с искаженным лицом, даже прикованным к решетке, как в его, Мартина, детских кошмарах. Но почему то никогда воображение не рисовало Виктору, как Мартин умирает медленно. Молча и неумолимо, сжигаемый изнутри.

Больно. Больно, больно!

Еще.

Кто то сжал ледяными пальцами его запястья, заставив отнять руки от лица. Ника сидела рядом и смотрела на него совершенно пустыми глазами.

– Это ты, – констатировала она, изучив его лицо. – Я должна радоваться, что ты страдаешь. Но я не чувствую радости.

– Что ты вообще чувствуешь? – огрызнулся он.

Ника улыбнулась. Она всегда улыбалась только так, растягивая губы и оставляя глаза полными серой пустоты.

– Я чувствую ненависть. И боль, которая тебе так нравится. Скучаю по краскам, все время хочу курить и утопиться в море. Хочу тонуть и смотреть, как солнце разбивается о воду. Все дальше и дальше.

Он молча встал с кровати, подошел к шкафу и вытащил из кармана пачку сигарет и зажигалку. Раскурил одну, протянул Нике, вторую закурил сам.

– Могу утопить тебя в ванной. Одной рукой буду держать тебя за горло, а в другой у меня будет фонарик – вместо солнца, – предложил он.

– Ты не дашь мне умереть, я знаю, – глухо ответила она, оглядываясь в поисках пепельницы. Он молча взял с прикроватной тумбочки стакан с водой и протянул ей.

– А чего еще ты хочешь?

– Чтобы ты не дал ему умереть, – просто ответила она.

– Ты его любишь. Так сильно… и непонятно почему.

– Конечно, откуда тебе знать, как можно кого то любить, – усмехнулась Ника. Сигарета ударилась о край стакана и этот звук, настолько тихий, что можно было сказать, что он вовсе не прозвучал, полоснул по ушам, словно выстрел.

– Если бы я никогда никого не любил – пил бы рядом со своим дорогим папочкой всем на радость.

– Я знаю твою историю. И знаю про девушку, на которую якобы похожа. Только это не ты ее любил. Тот человек умер, а остался этот. Чужой человек, который живет чужую жизнь.

«А девочка тебя понимает», – меланхолично отозвался Мартин.

Виктор скривился. Она попала в больное – он давно не чувствовал себя тем человеком, которого любила когда то Риша и ради которого беззаветно жертвовал собой Мартин.

Зато чувствовал себя человеком, который продолжал любить обоих.

Мартин молчал. Он не хотел показываться Виктору в таком виде и думал привести себя в порядок в беседке, но побоялся, что тот без его присмотра что нибудь натворит.