— Твой кассетник работает? — спросила Лена.

— Наверно, я его давно не включал…

Она вытащила из своей сумки кассету и протянула ее мне.

— На, поставь!

Я сходил в комнату, поставил кассету и вернулся. Музыка зазвучала только через пару минут. Но когда она зазвучала, я остановил в воздухе вилку с кусочком колбасы, чуть-чуть не донеся ее до рта. Удивленно посмотрел на Лену. А она улыбнулась и как-то игриво развела руками.

— Это Корелли… Если тебе не нравится, там на другой стороне рэп есть, «Кар мэн» и Буланова…

— Нет, нравится. Просто не думал, что ты классику любишь.

— А я не знаю — люблю я ее или нет. Хочется иногда послушать. Чистая музыка, как лекарство. Успокаивает, когда психую…

— А часто психуешь?

— Нет, — она пожала плечиками. — Иногда бывает. Со всеми бывает. У тебя тоже сегодня, когда звонила, был голос психованый. А?

Я кивнул.

— А чего? — спросила она.

— Я вчера ходил долг относить… Понимаешь, одного знакомого убили, а я у него как-то одалживал и вот вчера пошел, отдал деньги его жене… Видно нервничал потом, знаешь, идти туда боялся…

Лена понимающе кивнула.

— Мою подружку месяц назад убили. Пьяный один позвал к себе… И задушил. А я у нее книжки брала читать, у ее предков классная библиотека… Но я назад не понесу… Пусть уже у меня остаются. Страшно, ей только восемнадцать отпраздновали. Предки такой стол накрыли…

— Давай о чем-нибудь другом! — попросил я.

Она кивнула. На ее лицо опять вернулась улыбка.

— Наливай! — скомандовала она.

Шампанское подходило к концу, но у меня в запасе была еще бутылка венгерской сливовицы и это внушало уверенность в том, что с исчезновением Шампанского праздник не пойдет на убыль.

— За что? — спросил я, снова подняв бокал.

— За нас! — снова сказала Лена.

— Этот тост уже был.

— Хорошее должно повторяться, — она посмотрела мне в глаза и снова улыбнулась, только улыбка в этот раз получилась у нее какой-то твердой и самоуверенной.

Спать мы легли далеко заполночь, а заснули, наверно, только под утро. Моя энергия, так будоражившая меня с самого утра, наконец нашла выход. Но и у нее оказалось не меньше энергии, а может даже и больше, потому, что под утро, когда руки мои устали от обьятий и ласк и дрема уже опутывала сознание, ее руки все еще гладили меня, а губы мягко прикасались к плечам, к шее. И я лежал неподвижно, как побежденный ею.

За окном лежал декабрь, лежал укрытый хрустящим снегом. Его морозное дыхание врывалось в раскрытую форточку и наполняло воздух моей квартиры свежестью.

Уже третий день Лена хозяйничала у меня и нам обоим это нравилось, но, наверно, по разному. Только время от времени приходила мысль, огорчавшая меня, мысль о том, что такие блаженные, счастливые моменты наших отношений уже не раз прерывались и я снова оставался один в квартире, еще наполненной ее дыханием. И все еще чувствуя ее дыхание, но не видя ее я начинал копить в своей душе одиночество, начинал как-то заискивающе смотреть на молчащий телефонный аппарат, будто ждал от него помощи. Я старался прогонять эти мысли, я не давал им возможности испортить мой праздник, хотя праздник этот был не только моим. Это был НАШ праздник. Я наблюдал за Леной и понимал, что ей наши несколькодневные иллюзии совместной жизни нравятся не меньше, чем мне. Я по несколько раз в день ставил кассету с музыкой Корелли.