И вот однажды утром, имея местом назначения работы в порту Бордо, проходя знакомым лесочком, через который мы обычно срезали угол, мы банально заблудились. Подпоручик Котов светил своим электрическим фонарем, а мы за ним все шли и шли в темноте, чертыхаясь и спотыкаясь, при этом лес все никак не кончался, хотя мы давно уже должны были выйти на дорогу. И когда забрезжил рассвет, мы вдруг обнаружили, что находимся не в маленьком и причесанном французском лесочке, а посреди дикой, совершенно сибирской тайги, и тропа, по которой мы шли, оказалась не людской, а звериной. К тому же было холодно – значительно холодней, чем было тогда, когда мы выходили из казарм, будто тут стояла не французская, а русская осень.

– Не иначе леший завел… – с удивлением оглядываясь по сторонам, сказал Афанасий Чижов. – Вот ведь нечистая сила!

– Дурак ты, Афоня, – откликнулся старший унтер Гаврила Пирогов, – откуда лешие в этой Хранции?

Гаврила (или Гавриил Никодимович, как он любит себя называть) – самый старший из нас по возрасту, а потому считает себя непререкаемым авторитетов во всем, что не относится к компетенции подпоручика Котова. Меня он называет скубентом, не знающим настоящей жизни, и поэтому просто обожает поучать антиллигента разным житейским мудростям, на поверку звучащим до предела банально.

Однако сейчас поток его красноречия прервал подпоручик Котов.

– Значит, так, братцы, – сказал он, доставая из кармана шинели компас, – современная наука имеет по поводу леших совершенно определенное мнение. Плутает человек в лесу лишь оттого, что длина ног у каждого немного разная, и поэтому в отсутствие ориентиров путник в лесу сбивается с пути и начинает ходить кругами. Но я-то вел вас по тропе, светя на нее фонарем, и с пути сбиться не мог. К тому же вы знаете тот лесок: заплутать в нем совершенно невозможно, даже пьяному. Обязательно через пару сотен шагов выйдешь или на дорогу, или в деревню. Тут вам не Муромские леса, где можно идти неделю, и все равно никуда не прийти. А сейчас тихо всем! – Он поднял руку и замер.

– А почему тихо, Евгений Николаевич? – полушепотом спросил я.

– А потому что, господин подпрапорщик, – ответил тот, – что если поблизости есть людское жилье, пусть даже одиночный хутор, то там непременно должны брехать собачки и кукарекать петухи. Утро же… А если мы услышим паровозный гудок – так это вообще замечательно – значит, поблизости имеется настоящая цивилизация.

Мы все тоже замерли и прислушались, но, за исключением звуков дикого леса, не услышали ничего. Ни петушиных криков, ни лая собак, ни тем более паровозных гудков… Будто и в самом деле мы стояли посреди сибирской тайги, где до ближайшего жилья сотни верст. Жуть же совершенная! Шли вроде бы знакомым путем, но пришли незнамо куда. Недаром же в народе имеется поверье, что тот, кто ищет коротких путей, потом испытывает всяческие неприятности. И ведь прежде его благородие в свете последних революционных веяний считался среди солдат ненужным элементом, вроде пятого колеса в телеге, но случилось с нами это происшествие – и солдатики жмутся к подпоручику как малые дети к отцу. И даже старший унтер Пирогов потерял большую часть своего гонора. Нет, будь тут революционные элементы из рабочих – они бы непременно устроили митинг и раскричались, что вопрос, куда идти, следует решать путем надрывного крика и поднятия рук.